Замысел комедии «Недоросль» возник у Дениса Фонвизина в 1778 году, а четыре года спустя он представил пьесу своим друзьям. Но путь произведения на сцену оказался тернистым. В Петербурге и Москве комедию сразу ставить отказались. Цензоры испугались некоторых смелых реплик.

В сентябре 1782 года пьесу рискнул поставить Вольный Российский Театр на Царицыном лугу. Успех был ошеломительный. Правда, эта смелость стоила театру закрытия, но было уже поздно – комедия Фонвизина приобрела огромную популярность. С тех пор пьеса не сходит со сценических площадок.

«Недоросль» вызвал серьезное недовольство Екатерины II. Фонвизину не позволили больше опубликовать ни одного произведения, даже перевод на русский язык трудов римского историка Тацита.

Название комедии связано с указом Петра I, согласно которому дети дворян, не получившие образования, не имеют права служить и вступать в брак. Таких молодых людей и называли «недорослями». Считалось, что они не готовы к взрослой сознательной жизни.

Основные проблемы , которые поднимает в комедии автор: порочное воспитание и разложение дворянства в условиях крепостного строя. Воспитание, по мнению Фонвизина, определяет нравственный облик молодого поколения. Доверяя своих детей неграмотным крепостным нянькам, недоучившимся дьячкам и сомнительным иностранцам, дворянское сословие погружается в пучину невежества, тупости, стяжательства и безнравственности. Скотинины и Простаковы способны воспитывать только Митрофанушек.

Фонвизин на простых примерах показывает, что помещики в большинстве своем забыли не только о дворянской чести, но даже о человеческом достоинстве. Вместо служения интересам страны, они не соблюдают ни нравственные, ни государственные законы.

Особую остроту комедии придает случайная победа сил добра. Если бы Правдин не получил предписание взять имущество Простаковых под опеку, а из Сибири вовремя не вернулся бы Стародум, все могло закончиться далеко не так благополучно.

Комедия «Недоросль» построена по законам классицизма . Здесь только одна сюжетная линия, одно место действия и все события происходят в течение суток. Но в пьесе проявляются и некоторые черты реализма : достоверное изображение быта, далекие от схематичности персонажи, отдельные элементы драмы. Фонвизин создал новый жанр – социально-политическую комедию. В центре сюжета, вопреки канонам классицизма, находится не любовная интрига, а острый социальный конфликт.

Пьеса состоит из пяти действий. В первом автор знакомит нас с основными персонажами, происходит завязка сюжета – письмо от Стародума, в котором Софья названа богатой наследницей. Кульминация наступает в пятом действии, когда Правдин зачитывает письмо о переходе имения Простаковых под его опеку. Развязкой становятся последние слова Стародума: «Вот злонравия достойные плоды!»

В «Недоросли» показаны практически все сословия Российского государства. Здесь есть крепостные Тришка, Палашка и Еремеевна, помещики Простаковы и Скотинин, офицер Милон и отставной сержант Цыфиркин, чиновник Правдин, священнослужитель Кутейкин. Согласно традициям классицизма, все действующие лица четко разделены на отрицательные и положительные, а их имена указывают на основные черты характера. Правдин олицетворяет справедливость, Стародум – мудрость и мораль, а фамилии Вральман и Скотинин понятны даже ребенку.

Отрицательные и положительные персонажи комедии создают пары-антагонисты: «дети» – Митрофан и Софья, «женихи» – Скотинин и Милон, «главные» – Простакова и Стародум, «помощники главных» – Простаков и Правдин, «учителя» – бескорыстный Цыфиркин и жадный Кутейкин.

Госпожа Простакова – наиболее яркий комедийный образ. Злобная, хитрая, наглая и чрезвычайно деятельная помещица постоянно ругается и бьет слуг. Простакова стремится все прибрать к рукам, единовластно распоряжается не только крепостными, но и родными. Ее муж – бесправное существо, которое не смеет и шагу ступить без приказа жены. Простакова распространяет свою власть на всех, у кого не хватает сил дать ей отпор: Софью, Скотинина, учителей. Главный девиз помещицы: «Что захотела, поставлю на своем» .

Героиня слепо любит единственного сына и на все готова ради его блага. Простакова бросается с кулаками на брата, защищая Митрофанушку, заботится, чтобы «дитятко» хорошо питалось и не утруждало себя науками. Она принимает за сына все решения, оберегает его от малейших неприятностей, калеча судьбу юноши.

При таком воспитании совершенно неудивительно, что сын растет трусом, бездельником, обжорой и хамом. Невежество и тупость Митрофана заставляют сквозь смех ужаснуться: какое будущее у страны, где подрастает такое поколение? При этом «недорослю» хватает ума манипулировать своей деспотичной мамашей и вызывать умиление отца. Он, как и мать, понимает только власть сильного, может прикинуться любезным, воспитанным, любящим, благодарным. Но только Простакова теряет свою власть, любимый сынок грубо ее отталкивает.

На фоне ярких образов отрицательных персонажей положительные Стародум, Правдин, Милон, Софья выглядят бледно и невыразительно. Но они необходимы для развития сюжета, динамики событий. В то же время эти действующие лица говорят от имени самого автора. Их поучительные беседы показывают правильный путь честного человека, объясняют истинные обязанности дворянина и правила семейной морали.

Противопоставление мира Простаковой и Стародума наиболее четко видно в их отношении к образованию. Помещица сама не умеет читать и сыну своему говорит: «Не учись этой дурацкой науке!» Стародум получил прекрасное образование и называет воспитание «залогом благосостояния государства» .

Фонвизин – большой мастер слова. Каждый его герой имеет свою языковую характеристику. Простакова сыплет грубыми и простонародными выражениями. Свободно и красиво говорят Стародум, Софья, Правдин. Речь Митрофана и Скотинина, как и речь крепостных, – бедна, примитивна. Словарный запас Кутейкина богат церковнославянскими словами, а отставной сержант Цыфиркин щеголяет военным жаргоном. Безграмотность немца Вральмана передана его характерным косноязычием.

Богатое идейно-тематическое содержание комедии «Недоросль» воплощено в мастерски разработанную художественную форму. Фонвизин сумел создать стройный план комедии, искусно переплетая картины бытовой жизни с раскрытием взглядов героев. С большой тщательностью и широтой описал Фонвизин не только главных действующих лиц, но и второстепенных, вроде Еремеевны, учителей и даже портного Тришки, раскрывая в каждом из них какую-то новую сторону действительности, нигде не повторяясь. Все герои его комедии нарисованы не равнодушным созерцателем жизни, а писателем-гражданином, который явно показывает своё отношение к изображаемым им людям. Одних он казнит гневным негодованием и язвительным, убивающим смехом, к другим относится с весёлой насмешливостью, третьих рисует с большой симпатией. Фонвизин показал себя глубоким знатоком человеческого сердца, характера человека. Он умело раскрывает душевную жизнь героев, их отношение к людям, их действия. Этой же цели служат в комедии и ремарки, т. е. авторские указания актёрам. Например: «от робости запинаясь», «с досадой», «испугавшись, с злобою», «в восторге», «с нетерпением», «задрожав и грозя» и т. д. Такие ремарки были новостью в русских драматических произведениях XVIII века.

В художественном стиле комедии заметна борьба классицизма и реализма, т. е. стремление к возможно более правдивому изображению жизни. Первое явно на стороне реализма.

Это проявляется главным образом в изображении действующих лиц, особенно отрицательных. Они - типичные представители своего класса, широко и разносторонне показанные. Это живые люди, а не олицетворение какого-либо одного качества, что было характерно для произведений классицизма. Даже положительные образы не лишены жизненности. А Простакова, Скотинин, особенно Митрофанушка настолько жизненны, типичны, что их имена превратились в нарицательные.

Правила классицизма нарушаются и в самом построении комедии. Эти правила запрещали смешение в пьесе комического и драматического, весёлого и печального. В комедии полагалось смехом исправлять нравы. В «Недоросле», кроме смешных (комических), есть и драматические сцены (драма Простаковой в конце произведения). Наряду с комическими картинами имеются сцены, раскрывающие тяжёлые стороны крепостнического быта. Кроме того, в комедии введены сцены, имеющие лишь косвенное отношение к основному действию (например, сцена с Тришкой и ряд других), но они понадобились автору для широкой и правдивой зарисовки картин быта.

Язык комедии настолько ярок и меток, что некоторые выражения перешли из неё в жизнь на правах пословиц: «Не хочу учиться - хочу жениться»; «Глупому сыну не в помощь богатство», «Вот злонравия достойные плоды» и др.

Эта победа реализма на самом важном участке - в изображении человека - составляет ценнейшую сторону Фонвизина - художника слова. Правдивость в изображении жизни тесно связана с передовыми взглядами Фонвизина, с его борьбой против основных зол его времени, так ярко раскрытых им в комедии «Недоросль».

Те важные вопросы, которые Фонвизин поставил и осветил в комедии «Недоросль», обусловили её большое общественное значение прежде всего в современную ему эпоху. Со страниц комедии, со сцены театра прозвучал смелый голос передового писателя, который гневно обличал язвы и недостатки жизни того времени, призывал к борьбе с ними. Комедия рисовала подлинные картины жизни; показывала живых людей, хороших и дурных, призывала подражать первым и бороться с последними. Она просвещала сознание, воспитывала гражданские чувства, звала к действию.

Велико значение «Недоросля» и в истории развития русской драмы. Недаром Пушкин назвал «Недоросль» «народной комедией». Комедия Фонвизина удержалась на сцене театра вплоть до наших дней. Жизненность образов, исторически верное изображение людей и быта XVIII века, естественный разговорный язык, искусное построение сюжета - всё это объясняет тот живой интерес, который комедия вызывает и в наши дни.

«Недоросль» Фонвизина является родоначальником русской (по выражению Горького) «обличительно-реалистической» комедии, комедии социально-политической. Продолжая эту линию, в XIX веке появляются такие замечательные комедии, как «Горе от ума» Грибоедова и «Ревизор» Гоголя.

37. Проблема воспитания и ее художественное выражение в комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»

В комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль», безусловно, на первый план выходит критика невежественного дворянства, жестоких крепостников, развращенных указом Екатерины II «О вольности дворянства» (1765). В связи с этой темой в комедии поднимается и другая – проблема воспитания. Как сделать так, чтобы исправить ситуацию, чтобы молодое поколение в лице Митрофанушки и других недорослей превратилось в истинную опору государству? Фонвизин видел один лишь выход – в воспитании юношества в духе просветительских идеалов, во взращивании идей добра, чести, долга в молодых умах.

Таким образом, тема воспитания становится одной из ведущих в комедии. Она, во многих своих аспектах, развивается на протяжении всего произведения. Так, сначала мы видим сцены «воспитания» Митрофанушки. Это и то, что внушается и демонстрируется недорослю его родителями, прежде всего матерью - госпожой Простаковой. Она, привыкшая руководствоваться лишь одним законом – своего желания, бесчеловечно обращается с крепостными, будто это не люди, а бездушные предметы. Простакова считает совершенно нормальным опускаться до ругательств и побоев, причем для нее это норма общения не только со слугами, но и с членами семьи, с мужем. Лишь для сына, которого она обожает, героиня делает исключение.

Простакова не понимает, что, общаясь с окружающими таким образом, она унижает в первую очередь себя, лишается человеческого достоинства и уважения. Фонвизин показывает, что тот образ жизни, который вело русское провинциальное дворянство благодаря, в том числе, и государственной политике, разрушительно, в корне неверно.

Драматург указывает, что Митрофанушка перенял у матери манеру обращения с людьми, недаром его имя переводится как «являющий свою мать». Мы видим, как этот герой издевается со своей нянькой Еремеевной, другими крепостными, пренебрегает своими родителями:

«Митрофан. И теперь как шальной хожу. Ночь всю такая дрянь в глаза лезла.

Г-жа Простакова. Какая ж дрянь, Митрофанушка?

Митрофан. Да то ты, матушка, то батюшка».

Митрофан растет избалованным, невежественным, ленивым и эгоистичным увальнем, думающим лишь о собственных развлечениях. Он не привык трудиться ни умственно, ни, конечно, физически.

По необходимости мать нанимает Митрофану учителей – согласно новому указу государыни дворяне должны иметь образование, иначе они не смогут служить. И вот, скрепя сердце, юный герой занимается «науками». Важно, что у него даже не возникает мысли о пользе собственного просвещения. Одну лишь выгоду ищет он в образовании, которое дается этому герою с превеликим трудом.

Да и учителя у недоросля под стать ему. Семинарист Кутейкин, отставной сержант Цыфиркин, учитель Вральман - все они не имеют в настоящим знаниям никакого отношения. Эти псевдопреподаватели дают Митрофану убогие обрывочные знания, но и те он запомнить не в состоянии. Фонвизин рисует комичные картины обучения молодого Простакова, но за этим смехом стоит горькое негодование драматурга - такие недоросли будут определять будущее России!

В противовес такому воспитанию Фонвизин представляет свой идеал воспитания. Его основные постулаты мы находим в речах Стародума, который во многом является резонером самого автора. Стародум делится своим опытом, взглядами на жизнь с племянницей Софьей – и это преподносится в пьесе как еще один способ воспитания: передачи жизненно мудрости от старшего поколения к младшему.

Из беседы этих героев мы узнаем, что Софья хочет заслужить «доброго о себе мнения от людей достойных». Она хочет жить так, чтобы, по возможности, никого никогда не обидеть. Стародум, зная это, наставляет девушку на «путь истинный». Его жизненные «законы» касаются государственной, общественной деятельности дворянина: «степени знатности «рассчитываются по числу дел, которые большой господин сделал для отечества»; «не тот богат, который отсчитывает деньги, чтоб прятать их в сундук, а тот, который отсчитывает у себя лишнее, чтоб помочь тому, у кого нет нужного»; «честный человек должен быть совершенно честный человек».

Кроме того, Стародум дает советы и относительно «дел сердечных», семейной жизни благонравного человека: иметь к мужу «дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее», «надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу». И, наконец, как завершающий аккорд, – самое главное наставление: «…есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться».

Я думаю, что наставления Стародума легли на благодарную почву. Они, несомненно, дадут положительные результаты – Софья и Милон будут руководствоваться ими и воспитывать по ним своих детей.

Таким образом, проблема воспитания является центральной в комедии Фонвизина «Недоросль». Здесь драматург ставит вопрос о будущем России, в связи с ним возникает и проблема воспитания. Реальное положение дел в этой области не устраивает писателя, он считает, что дворянство деградирует, превращается в невежественную толпу скотининых и простаковых. Это происходит во многом из-за попустительства Екатерины II.

Фонвизин считает, что только воспитание в духе просветительских идей может спасти положение. Носителями этих идей в комедии являются Стародум, Софья, Милон, Правдин.

История русской литературы XVIII века Лебедева О. Б.

Проблема жанрового своеобразия комедии «Недоросль»

На уровне жанрообразования поэтика «Недоросля» продолжает пребывать парадоксальной: сатирико-бытовые по типу художественной образности персонажи комедии предстают в плотном ореоле трагедийных ассоциаций и жанрообразующих мотивов, тогда как герои-идеологи, по своему эстетическому статусу восходящие к бесплотному голосу высоких жанров оды и трагедии, целиком погружены в стихию комедийных структурных элементов.

Начнем с того, что бытовые персонажи – архаисты, приверженцы старины и обычая, как истинно трагические герои. «Старинные люди» (III,5) не только родители Простаковой и Скотинина, но и они сами, принадлежащие к роду «великому и старинному» (IV,1), чья история восходит к шестому дню творения. Впрочем, задолго до того, как выяснится это обстоятельство, отдаленный звон трагедийных ассоциаций слышится в первой же характеристике, которую г-жа Простакова получает от постороннего лица: «Правдин. Нашел помещика дурака бессчетного, а жену презлую фурию, которой адский нрав делает несчастье целого их дома (II,1)». Фурии и ад – устойчивые словесные ореолы трагических тиранов Сумарокова, возникающие в каждом из девяти его трагедийных текстов (ср., например, «Димитрий Самозванец»: «Зла фурия во мне смятенно сердце гложет»; «Ступай во ад, душа, и буди вечно пленна!»). Что же касается несчастья, то именно это понятие покрывает собою трагедийный мирообраз, в котором совершается специфически трагедийная перипетия – перелом от счастья к нссчастью.

Именно такая перипетия совершается в «Недоросле» по линии действия в стане бытовых героев: радостно готовящиеся к свадьбе Скотинина в начале комедии («Скотинин. В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева» – I,4), они дружно впадают в тоску и скорбь в финале. Мотив тоски, первоначально возникающий в связи с бытовыми образами в каламбурно-предметном смысле желудочной неприятности объевшегося Митрофана («Еремеевна. Протосковал до самого утра» – I,4), очень быстро распространяется в значении «состояния души» по тексту комедии и определяет собой эмоциональную доминанту действия для бытовых персонажей:

Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях-то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) ‹…› Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек (I,7); Кутейкин. Житье твое, Еремеевна, яко тьма кромешная. Пойдем-ка за трапезу, да с горя выпей сперва чарку. Еремеевна (в слезах). Нелегкая меня не приберет! (II,6); Г-жа Простакова. Как! Нам расстаться с Софьюшкой! ‹…› Я с одной тоски хлеба отстану. (III,5); Цыфиркин. Ох-ти мне! Грусть берет. Кутейкин. О, горе мне, грешному! (III,6); Г-жа Простакова (тоскуя). О, горе взяло! О, грустно! (V,4).

Эта финальная тоска Простаковой, высказанная ею самой и поддержанная двумя ремарками («видя в тоске г-жу Простакову» - V, 5; «очнувшись в отчаянии» – V, явл. последнее) усугубляется еще и типично трагедийной пластикой: стояние на коленях, простирание рук и обморок довершают ассоциативно-трагедийный рисунок ее роли, подчеркивают эмоциональный смысл действия, сопряженного с образами бытовых героев, как трагедийный.

И такое свойство трагического действия как его постоянное колебание на грани жизни и смерти, чреватое гибелью и кровопролитием, также находит в ассоциативно-словесной ткани «Недоросля» свое адекватное выражение. Правда, в комедии никто не гибнет физически. Но само слово смерть и синонимичные ему словапогиб, пропал, умер, покойник буквально не сходят с уст бытовых персонажей, которые обладают эксклюзивным правом на это трагедийное понятие и широко им пользуются. Обычные фразеологизмы, включающие слово «смерть» как выражение предельной концентрации качества или эмоции, то и дело мелькают в их речи:

Г-жа Простакова. Я чаю, тебе жмет до смерти (I,1); Скотинин. И не деревеньки, а то, что в ее деревеньках водится, и до чего моя смертная охота (I,5); Г-жа Простакова. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка (II,5); Простаков. А я уже тут сгиб да пропал (III,5).

Бурное физическое действие в стане обличаемых постоянно подвергает их жизнь риску и ставит на грань гибели, и такой сугубо трагедийный мотив, как самоубийство, тоже очень не чужд бытовым персонажам комедии:

Скотинин. Митрофан! Ты теперь от смерти на волоску. Еремеевна. Ах, уходит он его! ‹…› Скотинин. ‹…› чтоб я в сердцах не вышиб из тебя духу. ‹…› Еремеевна. Издохну на месте, а дитя не выдам! (II,4); Митрофан. Нет, так я спасибо, уже один конец с собою! ‹…› Ведь здесь и река близко. Нырну, так поминай как звали. Г-жа Простакова. Уморил! Уморил! ‹…› По тебе, робенка хоть убей до смерти (II,6).

Исконный трагедийный смысл этой темы со всей силой начинает звучать в финальном пятом акте, до предела насыщенном мотивом гибели и смерти:

Г-жа Простакова. Всех прибить велю до смерти! (V,2), Жива быть не хочу! (V,3), Мой грех! Не губите меня! (V,4); Стародум. Не хочу ничьей гибели. Я ее прощаю (V,4); Г-жа Простакова. Все теряю. Совсем погибаю! (V,4), Погибла я совсем! Отнята у меня власть! ‹…› Нет у меня сына! (V, явл. последнее).

Так действие комедии, для семейства Простаковых характеризующееся лавинообразным нарастанием мотива погибели и смерти, разрешается вполне трагедийным финалом хотя бы в чисто словесном плане: физически живая, Простакова настойчиво твердит о своей погибели, которую, в таком случае, может быть, следует счесть духовной. И разве не мертва ее душа на всем протяжении действия, разве не убил ее, воскресшую на секунду в финале, Митрофан, повергнув своим грубым словом в обморок, равнозначный смерти?

Наконец, и такое специфическое свойство трагедийного действия как его роковой характер, предсказуемость и неотвратимость трагического финала, в высшей степени характеризует действие «Недоросля» по отношению к бытовым героям комедии. С самого начала известно, чем оно для них кончится: «Правдин. Не сомневаюсь, что унять их возьмутся меры» (II,1); «Правдин. Именем правительства вам приказываю ‹…›» (V,4).

Этот глобальный повтор в структуре комедии, в сущности, упраздняет необходимость всего того, что происходит между означенными явлениями. Однако действие происходит, стремительно движется к предначертанной катастрофе, его трагический характер усугубляется истинно трагической маниакальной слепотой и противоположными ожиданиями семейства Простаковых, которые все время уповают на случай – но им этот универсальный помощник комедийных героев служить отказывается:

Г-жа Простакова. Как кому счастье на роду написано, братец (1,6). Авось-либо господь милостив, и счастье на роду ему написано (II,5). Батюшка, ведь ребенок, может быть, свое счастье прорекает: авось-либо сподобит Бог быть ему и впрямь твоим племянничком (III,5).

Эти несбыточные упования актуализируют в категориальном аппарате «Недоросля» сугубо трагедийный мотив пророчества-рока. Судьба, настигающая семейство Простаковых, обрушивает на них пусть заслуженную, но, тем не менее, вполне трагическую кару утраты: как справедливо заметил П. А. Вяземский, «в наших комедиях начальство часто занимает место рока (fatum) в древних трагедиях». Этот финал – утрата того, чем персонаж обладал при завязке – классическая структура соотношения исходной ситуации и развязки трагедийных текстов. Все бытовые персонажи «Недоросля» что-нибудь теряют: г-жа Простакова – власть и сына, Скотинин – невесту и ее деревеньки со свиньями, Митрофан – беспечальную жизнь в родительском доме («Правдин. Пошел-ко служить…» – V, явл, последнее). Ничего не теряют только те, кому терять нечего. Простаков и Еремеевна остаются при своем, как Стародум без табакерки, но свое для них – это полное и бессловесное личное рабство, которого не может отменить даже указ об опеке. И если принять за чистую монету ту гармонию, которую Правдин именем правительства насильственно водворяет в искаженном безумием мире простаковского имения, то разве это не трагический исход тоже?

В итоге приходится констатировать факт: та группа персонажей, которая концентрирует в себе квинтэссенцию комизма «Недоросля», в своих формально-драматургических параметрах всесторонне выстроена инвариантами трагедийной структуры, что и дает совершенно невероятное жанровое определение: комедия… рока.

Совершенно ту же самую картину, но развернутую на 180°, можем наблюдать в противоположном мире «Недоросля». Образы героев-идеологов комедии, созданные по этико-эстетическим установкам высоких жанров оды и трагедии, развернуты в действии сугубо комедийной структуры.

Несмотря на то, что Стародум носит «старую» фамилию, он в комедии – «новый человек», новатор, как и положено это герою комедии. История его рода не идет дальше Петровской эпохи – по сравнению с шестым днем творения это достаточно «ново», даже если не учитывать того очевидного факта, что эпоха Петра I общепризнанно открывает собой период новой русской истории. И если Стародум думает по-старому при Екатерине II, то это на самом деле значит, что он думает по-новому.

Перипетия, которая совершается для героев-идеологов в «Недоросле», тоже носит отчетливо комедийный характер поворота от несчастья к счастью. В завязке комедии Софья, попавшая к Простаковым после смерти матери и разлученная с Милоном, глубоко несчастна, да и Милон, потерявший следы своей возлюбленной и терзаемый подозрениями, что его любовь безответна, появляется несчастным на сцене, но исходное несчастье и взаимная утрата увенчаны полным и совершенным счастьем Софьи и Милона в финале комедии:

Софья. Сколько горестей терпела я со дня нашей разлуки! Бессовестные мои свойственники… Правдив. ‹…› не спрашивай о том, что столько ей прискорбно…» (II,2); Милон. ‹…› и, что еще горестнее, ничего не слыхал я о ней во все это время. Часто, приписывая молчание ее холодности, терзался я горестию. ‹…› Не знаю, что мне делать в горестном моем положении. (II,1). Милон (обнимая Стародума). Мое счастье несравненно! Софья (целуя руки Стародумовы). Кто может быть счастливее меня! (IV.6).

Правдин, переживающий «несчастье целого дома» Простаковых как свое собственное, счастлив возможностью «положить границы злобе жены и глупости мужа» (II, 1); Стародум переживает эту комедийную перипетию буквально за один момент, ибо сам его приезд, равнозначный избавлению Софьи от вынужденного брака, и является той самой точкой осуществления комедийной перипетии, которой подводит окончательный итог «явление последнее» комедии:

Стародум. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я так собою доволен, как если случалось вырвать добычу из рук порока ‹…› (III,2);Стародум (к Правдину, дерзка руку Софьи и Милона). Ну, мой друг! Мы едем. Пожелай нам… Правдин. Всего счастья, на которое имеют право честные сердца (V, явл. последнее).

И даже тогда, когда по этой линии действия добродетельный персонаж, пусть хотя бы в словесном плане, оказывается на грани смерти, в его репликах актуализируется мотив жизни. В мире героев-идеологов даже война не столько чревата погибелью, сколько служит средством утверждения жизненных принципов. Не случайно и слово «смерть» принципиально отсутствует в лексиконе положительных персонажей, даже когда речь идет о жизни на грани смерти:

Стародум. В самое то время ‹…› услышали мы нечаянно, что объявлена война. Я бросился обнимать его с радостию. «Любезный граф! Вот случай нам отличить себя. Пойдем тотчас в армию и сделаемся достойными звания дворянина» ‹…› (III,1); Стародум. Как! Будучи в сражениях и подвергая жизнь свою… ‹…› Милон. Он [военачальник] ‹…› славу свою предпочитает жизни. ‹…› неустрашимость его состоит, следственно, не в том, чтоб презирать жизнь свою. ‹…› Мне кажется, храбрость сердца доказывается в час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех положениях жизни (IV,6).

И конечно, далеко не случайно в рассуждениях добродетельных персонажей о риске жизнью всплывает такая субстанциально-комедийная категория, какой является всесильный двигатель этого типа действия – случай. Многочисленные случайные встречи близко знакомых людей в поместье Простаковых исследовательская традиция тоже склонна рассматривать как огрех драматургической техники Фонвизина: «Милон неожиданно встречает в доме Простаковых любимую им девушку, Правдин – Милона, Стародум находит в нем племянника друга своего, графа Честана, даже Вральман оказывается знакомцем Стародума, у которого был кучером». В этих многочисленных случайностях комедии многие литературоведы видят превышение меры драматургической условности, искусственную концентрацию событий и совпадений в пределах сценического времени.

Но если отнестись к случайности как к жанрообразующей категории, то станет очевидно, что такая концентрация случайных совпадений в «Недоросле» далеко не случайна: это жанровая доминанта, эстетическая характеристика мира героев-идеологов. Так же как трагедийное слово «смерть» не сходит с уст бытовых персонажей «Недоросля», комедийное слово «случай» прочно утверждается в кругу понятий героев-идеологов: всесильный комедийный случай правит жизнью отвлеченных риторических персонажей, чей художественный генезис восходит к высоким жанрам и одо-трагедийному типу образности:

Милон. Как я рад, любезный друг, что нечаянно увиделся с тобой! Скажи, каким случаем… (II,1); Милон. Любезная Софья! Скажи мне, каким случаем здесь нахожу тебя? (II,2);Стародум. ‹…› услышали мы нечаянно, что объявлена война. ‹…› Любезный граф! Вот случай нам отличить себя. ‹…› Многие случаи имел я отличить себя. ‹…› Тут слепой случай завел меня в такую сторону, о которой мне отроду и в голову не приходило. ‹…› я видел тут множество людей, которым во все случаи их жизни ни разу не приходили ни предки, ни потомки. (III,1);Стародум. Случалось быть часто раздраженным ‹…› (III,2); Правдин. Я найду случай представить тебя после (III,5); Милон. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая (IV,4); Стародум. На первый случай сгодилось бы и к тому, что ежели случилось ехать, так знаешь, куда едешь (IV,8); Милон. Я думаю, в этом случае и ваш лоб был бы не крепче ученого (IV,8).

Поддержанное благосклонностью комедийного случая, действие! «Недоросля» для добродетельных героев развивается по типично комедийной схеме обретения: Стародум, обретший материальный достаток за пределами текста, обретает в действии племянницу с «сердцем честного человека», Милон и Софья обретают друг друга, Правдин, как будто ничего особенного не получивший, кроме возможности обуздать произвол, на самом деле тоже обретает, и едва ли не больше других: утрата иллюзий относительно «человеколюбивых видов вышней власти» – в конечном счете тоже обретение, и принципиальное для героя-идеолога, поскольку оно совершается в сфере духа.

Однако при этом сверхблагополучном исходе действия комедии; его трагический обертон не только весьма ощутим, но даже и подчеркнут той невероятно высокой концентрацией случайностей, которая нужна, чтобы удержать логику событий в сфере комедийной структуры. Случай и только случай с неизменной закономерностью отделяет добродетельных персонажей от подлинно трагического для них возможного исхода событий. И разве не трагично то, что идеальная добродетель в своем стремлении к нормальной разумной жизни может уповать только на счастливый случай и внешнюю поддержку? Так второй мирообраз «Недоросля», целиком выстроенный на идеолого-эстетическом категориальном аппарате высоких жанров, обретает не менее парадоксальные, чем первый, жанровые очертания трагедии… случая.

До сих пор мы рассекали действие и текст комедии «Недоросль» надвое. Пора, наконец, вспомнить, что это одно действие и один текст, в котором на равных правах, в постоянной системе аналогий и оппозиций функционируют два типа художественной образности, два мирообраза, две жанровые установки: универсальное двоение всех уровней поэтики «Недоросля» доходит, наконец, до своего логического завершения. Под напором двоящегося слова, двоящихся типов художественной образности, двоящегося мирообраза и двойной сферы жанрового тяготения текста «Недоросля» к трагедии и комедии двоится сама традиционно единая структура драматического произведения, в котором, с аристотелевско-европейской точки зрения, должен быть один конфликт и одно действие.

Пожалуй, утверждение И. А. Гончарова о том, что в грибоедовском «Горе от ума» «две комедии как будто вложены одна в другую», может быть применено к «Недорослю» едва ли не с большим успехом. В этом повинно все то же самое каламбурное слово, изначально решительно размежевавшее все структурные элементы комедии. Между персонажами, чьи среды обитания (дом и мир) так различны, чьи образы сформированы столь разными (вещь и понятие) категориями и чьи уровни владения словом (предметное и переносное значение) исключают какой бы то ни было диалог, основу любого драматического действия, невозможен никакой личностный конфликт, который охватил бы всех персонажей многофигурной композиции «Недоросля» одним противоречием. Отсюда – естественный переход конфликта в сферу надличностную и его дробление.

В конфликте «Недоросля» происходят постоянные «обманные движения» и подстановки. Как и любой драматургический текст, комедия Фонвизина должна была бы обозначить свою конфликтную сферу с самого начала. Однако та линия политического противостояния, которая намечается в первых пяти явлениях (спор о кафтане, г-жа Простакова и Тришка, крепостница и крепостной), не находит развития в действии комедии. Конфликт, стало быть, переходит на уровень бытового нравоописания (борьба Митрофана и Скотинина за право присвоить деньги Софьи – I,4; II,3). Появление же на сцене Правдива и Стародума, сразу ознаменованное диалогом о неизлечимой болезни русской власти (III, 1), переводит его в сферу идеологическую.

Из этих трех возможностей реализации конфликта в действии комедии актуализируются только две: политический субстрат, на который намекает столкновение хозяйки поместья с крепостным портным, так и остается под спудом действия, ибо единственный сюжет, в котором этот конфликт мог бы развернуться, – бунт крепостных – был, естественно, немыслим на русской сцене. Следовательно, приходится признать, что в комедии «Недоросль» два конфликта: семейно-бытовое соперничество за руку богатой невесты, порождающее любовную интригу, которую венчает помолвка Милона и Софьи, и идеологический конфликт идеальных понятий о природе и характере власти, категорически не совпадающих с ее практическим бытовым содержанием. Этот конфликт продуцирует нравственно-идеологическое противостояние реального властителя-тирана г-жи Простаковой и носителей идеальной концепции власти Стародума и Правдина, которое и увенчано лишением г-жи Простаковой ее политических прав.

Таким образом, каждый из двух конфликтов развернут в самостоятельном действии, которых, естественно, в комедии Фонвизина тоже: оказывается два, причем внутри каждого лагеря персонажей эти действия распределяются по закону кривозеркального (или, если угодно, каламбурного) отражения однотипных драматургических ситуаций. Если г-жа Простакова осуществляет тираническую власть на деле («То бранюсь, то дерусь; тем и дом держится ‹…›» – II,5), то Стародум и Правдин обсуждают проблему власти и условий ее перерождения в тиранию. Вскармливание Митрофана пародически соответствует просвещению умов Правдина и Софьи, псевдоэкзамен Митрофана предварен истинным экзаменом Милона на право называться честным человеком, драка Митрофана и Скотинина за право присвоить наследство Софьи сопровождает борьбу Милона за счастье с любимой девушкой и т. д. Причем каждое из этих действий «Недоросля» обладает полным набором композиционных элементов структуры: исходной ситуацией, развитием, кульминацией и развязкой – и этот двойной набор соответственно удваивает композиционные элементы действия комедии в целом.

Если в стане героев-идеологов происходит истинно-результативное действие со знаком «плюс»: освобождение Правдина от политических иллюзий, обуздание произвола и тирании г-жи Простаковой, соединение любящих друг друга Милона и Софьи, то в стане бытовых героев эти же самые элементы оказываются антидействием со знаком «минус» в смысле своей полной безрезультатности: усилия г-жи Простаковой по воспитанию Митрофана дают отрицательный эффект, ее попытки устроить судьбу сначала брата, а потом сына в браке с Софьей увенчиваются полным крахом, наконец, она сама, лишившись власти, тоже оказывается у разбитого корыта.

И если учесть то обстоятельство, что истинно результативное действие осуществляется в идеологическом говорении, а безрезультатное охватывает собою вещный мирообраз достоверного физического быта, то приходится признать мирозиждительную силу слова-мнения, которое правит миром «Недоросля» отчасти даже в сакральном смысле. «В начале было Слово» – и письмо Стародума творит живой движущийся мир комедии. В конце – тоже слово, «Страшный Суд» наместника воскрешает мертвые души «Недоросля» для того, чтобы сокрушить этот сущий, но недолжный мир. Так сакральные ассоциации сюжета и композиции комедии усугубляют невероятную емкость фонвизинской картины русской жизни, возводя ее общий абрис к универсальному вневременному сюжетному архетипу Евангелия и Апокалипсиса: пришествие новой ипостаси Божества, несущей Новый завет погрязшему в пороках, изжившему себя ветхому миру и возвещающей Страшный Суд грешникам в конце времен.

Синтез инвариантных элементов двух оппозиционных рядов жанровой иерархии XVIII в., поделившей литературу на области высокого идеального и низкого бытового мирообразов, сложная система их параллельного и перекрестного совмещения в «Недоросле» породили принципиально новый эстетический статус литературного произведения. Если ранее сама категория жанра, замыкающая в жесткую систему инвариантных элементов заданной структуры каждый входящий в систему этого жанра текст, делала его своеобразным способом конструирования словесной модели мира под определенным углом зрения, т. е. модели моноскопической, то комедия Фонвизина, совместив в себе две жанровые структуры, два набора инвариантов, два угла зрения и два способа словесного моделирования жизненных связей, создала эффект стереоскопический. Отсюда модель действительности, продуцируемая «Недорослем» в целом, приобрела доселе неведомую русской литературе объемность, всеохватность и универсальность. Пожалуй, невозможно найти в русской литературе XVIII в. другой текст, который при столь же компактном объеме был бы столь же репрезентативен в отношении масштабов охвата русской действительности и литературной жизни, как «Недоросль».

Аналогичную картину синтеза устойчивых элементов трагедийной и комедийной жанровых структур драмы можно наблюдать в стихотворной разновидности жанра высокой комедии, образцом которой является комедия В. В. Капниста «Ябеда», написанная в 1796 г. и очевидно несущая на себе отпечаток традиционной преемственности по отношению к комедии «Недоросль».