Образ дороги в поэме мертвые души таблица. Образ дороги в «Мертвых душах» Н.В.Гоголя. Глава, написанная в дороге

Тема дороги, движения – одна из важнейших в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души». Сам сюжет произведения строится на похождениях главного героя – мошенника Чичикова: он путешествует от помещика к помещику, передвигается по губернскому городу с целью покупки «мертвых душ».
В последней части поэмы дано жизнеописание Чичикова – тоже своеобразное движение во времени, сопровождающееся его внутренним развитием.
«Мертвые души» начинаются и заканчиваются темой дороги. В начале поэмы Чичиков въезжает в губернский город, он полон надежд и планов, а в конце герой бежит из него, боясь окончательного разоблачения.
Для Гоголя вся жизнь человека – это бесконечное движение, каким бы незаметным оно ни казалось. Именно поэтому, изображая помещиков-небокоптителей, он, тем не менее, считает возможным их возрождение. Для писателя душевная остановка и покой - не окончание движения, не омертвение. Внутренне развитие может вновь начаться и как вывести на «столбовую дорогу», так и заставить блуждать по бездорожью.
Вспомним, что, уезжая от Коробочки, Чичиков просит ее рассказать, «как добраться до большой дороги»: «Как же бы это сделать? - сказала хозяйка. - Рассказать-то мудрено, поворотов много…»
В этом ответе заключен символический смысл, он связан как с темой дороги, пути, движения, так и с другим важным образом - образом России. «Как добраться до большой дороги»? - это вопрос автора, обращенный к читателям. Вместе с писателем он должен задуматься над тем, как выехать на «большую дорогу» жизни. Трудно рассказать о том, как «добраться до большой дороги»: ведь «поворотов много», всегда рискуешь свернуть не туда, куда следовало бы. Поэтому не обойтись без провожатого. Эту роль в поэме играет сам автор: «И долго еще определено мне чудной властью… озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы!»
В одиннадцатой главе, завершающей первый том «Мертвых душ», звучит своеобразный гимн дороге. Это гимн движению - источнику «чудных замыслов, поэтических грез», «дивных впечатлений»: «Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога!..»
Две важнейших темы размышлений автора - тема России и тема дороги - сливаются в этом лирическом отступлении, «Русь-тройка», «вся вдохновенная Богом», предстает в нем как видение автора, который стремится понять смысл ее движения: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа».
Образ России, созданный в этом отступлении, и риторический вопрос автора, обращенный к ней, перекликаются с пушкинским образом России - «гордого коня», созданным в «Медном всаднике», и с риторическим вопросом: «А в сем коне какой огонь! Куда ты скачешь, гордый конь, / И где опустишь ты копыта?».
Гоголь страстно желал понять смысл и цель исторического движения России. Художественным итогом размышлений автора стал образ неудержимо мчащейся страны, устремленной в будущее, неповинующейся своим «седокам»: жалким «небокоптителям», чья неподвижность резко контрастирует с «наводящим ужас движением» страны.
Размышляя о России, автор напоминает о том, что скрывается за изображенной им «тиной мелочей, опутавших нашу жизнь», за «холодными, раздробленными, повседневными характерами, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога». Он говорит о «чудном, прекрасном далеке», из которого смотрит на Россию. Это эпическая даль, притягивающая его своей «тайной силой»: даль «могучего пространства» Руси («у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..») и даль исторического времени («Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?»).
Герои, изображенные в повествовании о «похождениях» Чичикова, лишены положительных качеств: это не богатыри, а обычные люди с их слабостями и пороками. В величественном образе России, созданном автором, для них не находится места: они словно умаляются, исчезают, подобно тому, «как точки, значки, неприметно торчат среди равнин невысокие... города». Только сам автор, наделенный знанием России, «страшною силою» и «неестественной властью», полученной им от русской земли, становится единственным положительным героем «Мертвых душ», пророчеством о тех богатырских силах, которые, по убеждению Гоголя, должны появиться на Руси.

>Сочинения по произведению Мертвые души

Образ дороги

Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души» считается одним из лучших произведений автора и занимает достойное место в русской литературе XIX века. Это произведение имеет глубинный смысл и раскрывает сразу несколько насущных тем. Автор сумел мастерски показать Россию того периода и последние дни крепостничества. Особое место в произведении занимает тема дороги. Главный герой, Павел Иванович Чичиков , путешествует из города в город в поисках «продавцов» мертвых душ. Именно через движение главного героя по дорогам складывается широкая картина жизни на Руси.

Поэма начинается «дорогой» и заканчивается ею же. Однако если вначале Чичиков въезжает в город с надеждами на скорое обогащение, то в конце он убегает из него, чтобы спасти свою репутацию. Тема дороги чрезвычайно важна в произведении. Для автора дорога – это олицетворение жизни, движения и внутреннего развития. Дорога, по которой едет главный герой, плавно превращается в дорогу жизни. Когда он плутает по запутанным дорогам, пролегающим в глуши, порой никуда не ведущим, это символизирует обманный путь, который он выбрал для своего обогащения.

В произведении есть примечательная фраза, которую роняет помещица Коробочка и, которая раскрывает суть дороги. Когда Чичиков интересуется у нее, как добраться до большой дороги, она отвечает, что объяснить не мудрено, да поворотов много. Эти фразы несут символический смысл. Читателю вместе с автором предлагается подумать над тем, как же добраться до «большой дороги» жизни. И тут же звучит ответ, что добраться то можно, только препятствий и трудностей на пути будет много. Таким образом, автор на протяжении следующих глав выступает в роли провожатого и ведет своего героя по запутанным дорогам из одного поместья в другое.

В завершающей главе следует лирическое отступление о дорогах России. Это своеобразный гимн движению, в котором Русь сравнивается с несущейся тройкой. В этом отступлении автор переплетает свои две любимые темы: тему дороги и тему России. В нем просматривается смысл исторического движения страны. Для автора именно в дороге заключается вся русская душа, ее размах и полнота жизни. Таким образом, дорога в произведении – это и есть сама Русь. Она должна привести страну к лучшему, светлому будущему. Более того, она должна возродить общество, запутавшееся в противоречиях жизни.

ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКУ.

Е.Н. Проскурина

ДОМ И ДОРОГА В ПОЭМЕ ГОГОЛЯ «МЕРТВЫЕ ДУШИ»

Дорога и прилегающее к ней пространство в его российском многообразии (поля, леса, деревни, губернский город) - такова топография «Мертвых душ». Нас в данной статье будут интересовать отношения дороги и дома.

По утвердившейся в гоголеведении точке зрения, дороге принадлежит ведущее место в поэме. Она задает жанровые особенности произведения, связывая его с романом-путешествием, а также с авантюрным романом, она - отправная точка лирической мысли автора, в нарративном плане дорога представляет собой связующее звено между населенными пунктами, в которых, по замыслу писателя, необходимо оказаться главному герою Чичикову и т.д. Однако дому в поэме принадлежит не меньшее место, хотя бы в плане частотности обращения Гоголя к изображению разного рода помещичьих жилищ. Принципиально важно и то, что главной целью Чичикова является обзаведение домом, семьей, потомством. Предпринимаемая же им «фантастическая» «негоция» - не более чем средство к достижению этой цели. В то же время способ реализации авантюры с «мертвыми душами» возможен для героя только через его личные контакты с помещиками - владельцами крепостных крестьян. То есть «дорожной» в своей основе идее Чичикова необходимо вступить в отношения с поместным, а значит, по преимуществу, замкнутым типом жизни, внедриться в него и, вызвав доверие, подчинить себе.

Однако несмотря на то, что дом в «Мертвых душах» располагается в околодорожном пространстве1, то есть, казалось бы, должен быть восприимчив к веяниям дороги, после знакомства с чичиковской «дорожной» идеей он проявляет устойчивость по отношению к ней, причем, каждый в своем роде.

Так, дом Манилова расположен в нескольких верстах от столбовой дороги, «на юру...,

1 Самая дальняя от столбовой дороги, по которой движется Чичиков, топографическая точка - дом Коробочки. Расположенный где-то в часе езды чичиковской брички по «плохой», развезенной дождем земле, он воспринимается героем как «глушь». Предположенное нами время может быть установлено по косвенным указаниям, имеющимся в гоголевском тексте: после бурной ночи Чичиков проснулся в доме Коробочки в десять часов. Трудный разговор с «дубинноголовой» хозяйкой, обильная трапеза с блинами, пирогом с яйцом, время на закладку брички наверняка заняли не менее часа. А в полдень чичиковский экипаж был уже на главной дороге.

Елена Николаевна Проскурина - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник сектора литературоведения Института филологии СО РАН.

открытом всем ветрам»2. Эта «открытость», символизирующая, на первый взгляд, восприимчивость хозяина ко всему новому, на деле проявляется не более чем в обустройстве им усадьбы на английский манер и в экзотических именах его сыновей: Фемистоклюс и Алкид. За пределы этой «смеси» английского с греческим дело движется с трудом: чичиковское предложение «передать, уступить» ему «мертвых крестьян» никак не укладывается в голове Манилова. Услышав «такие странные и необыкновенные вещи, каких еще никогда не слыхали человеческие уши» (19S), он «вынул тут же чубук с трубкою на пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут» (196); «Наконец... поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему [Чичикову] в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он» (196); «потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума» (196). В продолжение дальнейшего разговора Манилов «конфузится», «мешается», «совершенно теряется» и успокаивается лишь после заверения Чичикова в том, что обязанность для него - «дело священное» и он «немеет пред законом» (197). При этом, однако, «в толк самого дела он все-таки никак не вник» (197), но был «душевно» рад уж тем, что «доставил гостю своему небольшое удовольствие» (199). «Удовольствие» же состояло в том, что Манилов не принял у Чичикова денег за его «фантастическое желание» и даже взял на себя оформление купчей. То есть мысль о личной выгоде от чичиковского предприятия также оказалась Манилову недоступной. А после отъезда Чичикова он вновь предался привычным для него размышлениям:

«Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом через эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах... Странная просьба Чичикова прервала вдруг все его мечтания. Мысль о ней как-то особенно не варилась в его голове: как ни переворачивал он ее, но никак не мог изъяснить себе, и все время сидел он и курил трубку, что тянулось до самого ужина» (199-200).

Из приведенных примеров можно увидеть, во-первых, что чичиковская идея, которую Ма-

2 Гоголь Н. Мертвые души // Гоголь Н. Избранные сочинения: в 2-х т. Т. 2. М., 1984. С. 186. Далее цитаты из текста приводятся по этому изданию с указанием страниц в скобках. Курсив в цитатах мой - Е.П.

нилов определил для себя как «неслыханную» и «фантастическую», так и не проникла в его сознание, во-вторых, она никаким образом не повлияла на его устоявшийся тип жизни, лишь дала новый повод для долгих бесплодных раздумий.

Приезд к Ноздреву3 не был сопровожден для Чичикова никакими дорожными проблемами. Возможно, потому, что ехал он с самим Ноздревым, а значит, о дороге можно было не думать и не справляться; а возможно и то, что ноздревская деревня с барским домом располагалась прямо у главной дороги. Во всяком случае, туда герой попадает «между тем», словно поддавшись авторским дорожным размышлениям о ноздревском «типе», то есть без затруднений, как бы между прочим, а оттуда, напуганный приемом Ноздрева, скачет сразу «во весь дух», «во всю пропалую».

Надо отметить, что само жилище Ноздрева мало похоже на приватное пространство и больше подходит под понятие «дом у дороги»4, куда хозяин готов привезти всякого, даже почти незнакомого человека, лишь бы была возможность реализовать собственную «юркость и бойкость характера». В этом отношении Нозд-рев принадлежит к «дорожному» типу людей даже в большей степени, чем Чичиков, ибо его авантюризм - это, можно сказать, состояние души, в то время как авантюризм Чичикова - больше дань жизненной необходимости. Итогом своего предприятия последний видит домашний очаг, в то время как у Ноздрева отсутствует хоть какая-то идея личного будущего. Поэтому совсем не случайно (и отнюдь не безосновательно, как мы знаем) Чичиков почувствовал в ноздрев-ской деструктивности опасность для своего «дела».

Что же касается ноздревской реакции на чичиковскую «негоцию», то она полностью соответствует типу характера персонажа. Ноздрев не больше Манилова понимает существо чичиковского предприятия («А на что тебе?», «Да зачем же они тебе?» - за эти пределы его вопросы о мертвых душах не выходят), но чувствует за ним какой-то немалый интерес («Ну уж, верно, что-нибудь затеял. Признайся, что» (231)) и в силу личного авантюризма, а также по причине карточного проигрыша пытается выжать из идеи своего гостя собственную выгоду: торгует Чичикову все, что можно продать (лошадей, щенков, шарманку...), пускается обыграть его в карты, в шашки. То есть хочет надуть Чичикова так же, как надувал до него многих простаков, но при этом, что принципиально важно,

3 В данной работе в связи с собственными исследовательскими задачами мы нарушаем последовательность посещения Чичиковым помещичьих усадеб.

4 Об особенностях модели «дом у дороги» см.: Проскурина Е.Н. Мотив дом у дороги в русской литературе Х1Х-ХХ веков // Сюжеты и мотивы русской литературы. Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 5. Сборник научных трудов. Новосибирск, 2002. С. 148-171.

теми способами, которые входят в разряд традиционных «барских» развлечений. Когда же его затея не удается, Ноздрев так же использует привычный для него прием: пытается избить своего гостя силами дворовых людей. И лишь неожиданный приезд жандармов мешает осуществиться его затее. Следует отметить, что тип поведения Ноздрева в сцене с Чичиковым (неумение остановиться на предмете разговора, перескакивание с одного на другое и пр.), при всей внешней решительности его действий, указывает на то, что он здесь больше развлекается, так сказать, тешит «бойкость характера», чем осуществляет коммерческую сделку.

Таким образом, как и Манилов, Ноздрев после знакомства с чичиковской идеей остается верен сам себе. Несмотря на кажущуюся заинтересованность, мысль о личной выгоде его по-настоящему как будто и не захватывает. И, думается, в силу той же причины, что и Манилова: слишком необычной, «завиральной», то есть чуждой, представляется даже ему, при всей его «юркости», мысль о купле-продаже «мертвых душ», и, не понимая, как к ней относиться, он не принимает ее всерьез. Хотя не обходится здесь и без того, что собственная необузданная натура, что называется, начинает бить у Ноздрева через край, и в запальчивости он упускает реальную для себя возможность извлечения, хоть и небольшой, денежной суммы, в которой нуждается не на шутку.

В деревню Плюшкина, которая в поэме представлена как «обширное село со множеством изб и улиц» (258), Чичиков попадает незаметным для себя образом. Можно предположить, что она расположена в непосредственной близости от столбовой дороги, иначе дали бы о себе знать проселочные неудобства, как тот «препорядочный толчок» на бревенчатой деревенской мостовой, который и вывел из дорожных раздумий нашего героя. Дом Плюшкина оказался за несколькими поворотами от дороги, «где цепь изб прервалась и наместо их остался пустырем огород или капустник, обнесенный низкою, местами изломанною городьбою» (259). При таком общем придорожном положении, однако, как сама деревня, так и дом помещика оставляют наибольшее во всем произведении впечатление затхлости, заброшенности, разрушения. Тенденции дороги, связанные с динамизмом, изменениями, новизной, здесь оказываются совершенно не ощутимы. Местоположение же плюшкинского дома: на пустыре, «где цепь изб прервалась», то есть в самой дальней от дороги точке - в этом плане носит несомненно символический характер.

Первая реакция Плюшкина на чичиковское предложение практически совпадает с реакцией Манилова: «Он, вытаращив глаза, долго смотрел» (267) на своего гостя, не постигая существа его идеи. Но совершенно успокоился после уве-

рений Чичикова, что тот «готов и на убыток» исключительно для «удовольствия» «почтенного, доброго старика». Такая почти детская наивность, открывшаяся у подозревающего всех и вся Плюшкина, лишний раз говорит об эксклюзивности, ни-на-что-не-похожести чичиковского предприятия. Однако после того, как нечаянный гость берет «на свой счет» «даже издержки по купчей», Плюшкин тут же заключает, что он «должен быть совершенно глуп... При всем том он, однако ж, не мог скрыть своей радости... Вслед за тем он начал... на Чичикова смотреть подозрительно. Черты такого необыкновенного великодушия стали ему казаться невероятными.» (268-269). Вся эта сложная палитра чувств Плюшкина свидетельствует об одном: абсолютной непостижимости для него смысла приобретения мертвых душ.

Меньше всех удивлен чичиковским предложением Собакевич. Его реакция предельно лаконична и делова: «Вам нужно мертвых душ? ... Извольте, я готов продать...» (250). При этом он заламывает такую баснословно высокую за них цену, что реакция на нее Чичикова сродни той, что выказывают Манилов или Плюшкин в отношении самого предмета торга:

«- По сту! - вскричал Чичиков, разинув рот и поглядевши ему [Собакевичу] в самые глаза, не зная, сам ли он ослышался, или язык Собакевича по своей тяжелой натуре, не так поворотившись, брякнул вместо одного другое слово» (250).

При этом, однако, Собакевич не больше других понимает существо чичиковской затеи. Он лишь «смекает», что «покупщик, верно, должен иметь здесь какую-нибудь выгоду» (250), а в процессе торга на реплику Чичикова о его «предмете»: «Что ж он стоит? Кому нужен»,

Неопределенно-философски отвечает: «Да вот вы же покупаете, стало быть, нужен» (252). И в силу личной «деловитости» пытается выбить максимальную для себя выгоду. Однако выгода эта, так сказать, разового характера. Чичиков в доме-крепости Собакевича - залетная птица. Как приехал - так и уехал, оставив хозяина в том же герметичном пространстве, в котором вековал тот всю свою жизнь. Мысль о том, чтобы сделать торговлю мертвыми крестьянами своим постоянным «промыслом», даже не возникает в голове Собакевича.

Следует обратить внимание и на местоположение дома этого помещика. Во-первых, саму его деревню Чичиков увидел еще с дороги. Так же и дом, находящийся «посреди» деревни, был им замечен сразу. Когда же Чичиков выезжает из усадьбы Собакевича, он поворачивает «к крестьянским избам., чтобы нельзя было видеть экипажа со стороны господского двора» (256). То есть столбовая дорога хорошо просматривается с крыльца дома Собакевича, что в данном случае совсем не желательно Чичикову, намере-

вающемуся нанести визит Плюшкину. Поэтому он вынужден ехать в объезд.

Таким образом, во всех приведенных нами случаях помещичий дом находится либо в относительной, либо в непосредственной близости от дороги. При этом, однако, дорога еще не внедрилась и на протяжении сюжета так и не внедряется в образ жизни помещиков. Такие разные типы жизнеустройства, которые представлены в гоголевской поэме, возможны только в случае обособленности, крайней приватности домоводства. То есть дорога для гоголевских помещиков

Не более чем средство связи с губернским городом, при этом связи, отнюдь не размыкающей герметичного пространства их жизни. Все иные функции дороги в поэме либо относятся к авторскому плану, либо связаны с главным героем.

Здесь, однако, следует специально остановиться на таком персонаже, как Коробочка, ибо именно ей предстоит, так сказать, сбить с дороги «негоцию» Чичикова. Намек на эту функцию персонажа заключен в самой истории появления героя у ворот дома Коробочки, куда, сбившись с пути во время грозы, его завозит подвыпивший Селифан. Само полное имя: Настасья Петровна Коробочка - имеет смыслообразующее значение в плане сюжетной характеристики героини: в нем заключена двойная маркировка предельной закрытости ее сознания и образа жизни. Так, если Михайло Семенычем, Михайло Иванычем, Михайло Потапычем обычно в русских сказках зовут медведя, то Настасья Петровна в них - имя медведицы. О «медвежьем», то есть тяжеловесном, берлогообразном жизнеустройстве Михаила Семеновича Собакевича не раз прямо говорится в гоголевском произведении. Намек на тот же тип домоводства, только с еще большей степенью закрытости (вспомним, что дом Коробочки занимает самую дальнюю позицию от дороги. См. прим. 1 к данной статье), содержит как имя героини, так и ее необычная фамилия.

Однако не кому иному, как живущей в «глуши» Коробочке, с ее неповоротливым умом, предстоит разрушить планы Чичикова. Именно она - единственная из всех героев поэмы (впрочем, как и они, ничего не понимая в смысле самой сделки) всерьез боится в ней прогадать, по каковой причине и выбирается из своей «деревеньки» и едет в город, чтобы узнать, «почем ходят мертвые души и уж не промахнулась ли она, боже сохрани, продав их, может быть, втридешева» (311).

Таким образом Коробочкина «дубинного-ловость» оказывается сродни чичиковской смекалке (намек на родство этих персонажей содержится в эпизоде их утреннего разговора:

«А позвольте узнать фамилию вашу. Я так растерялся. приехал в ночное время.

Коробочка, коллежская секретарша.

Покорнейше благодарю. А имя и отчество?

Настасья Петровна.

Настасья Петровна? Хорошее имя Настасья Петровна. У меня тетка родная, сестра моей матери, Настасья Петровна» (208)).

Она в большей степени, чем другие «продавцы», реализует здесь свой интерес, осуществляет собственную «негоцию». Причем, Коробочка подозревает в чичиковской идее некий многоразовый проект, способный стать одной из статей ее постоянного дохода («Право, . мое такое неопытное вдовье дело! Лучше ж я маленько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам (211)). Выгода Чичикова ее в данном случае не интересует, да она и не под силу ее уму, о чем свидетельствует сцена их торга. Ей важно прежде всего не прогадать самой. Именно идея личной долгосрочной выгоды, заявленная еще в разговоре о казенных подрядах, заставляет ее двинуться из собственной «глуши» в город «на долгих». Можно сказать, что здесь дороге «удается» разомкнуть жизненное пространство персонажа, да еще такого, который, кажется, менее всех других способен к переменам.

Созданная Коробочкой таким неожиданным образом новая «дорожная» интрига вступает в противоречие с предприятием Чичикова и в результате разрушает его планы. Тем самым происходит переход героини из одной группы персонажей - персонажей дома - в другую: персонажей дороги, которая теперь представлена уже тремя персонами: Чичиковым, Ноздревым и Коробочкой. Не случайно именно этой троице отведена главная роль в конце первого тома поэмы. Возникающее за счет финальных событий усложнение «дорожной» интриги задает возможность нового для литературы гоголевского периода буржуазного по своему существу конфликта. И здесь в тексте, а точнее, в подтексте произведения возникают новые семантические интенции, связанные с мотивом дороги: в его звучании появляются «не бранные» до того звуки, выявляющие возможности дорожного хронотопа как опасного пространства, чреватого не только позитивными переменами, но и деструкцией, разрушением традиционного жизненного уклада. Возникнув в литературе Х1Х в., в полную силу они заявят о себе в литерат5уре века ХХ, о чем нам уже приходилось писать. В этом смысловом контексте гоголевский дом предстает в иной для себя ипостаси: как пространство, противостоящее разрушающей дороге и тем самым выступает как оплот и защитник исконных традиций.

Что касается губернского города, то после откровений Ноздрева и появления Коробочки он оказался в полном недоумении. Смысл чичиковской идеи его обывателям столь же не под силу, что и помещикам:

5 См.: Проскурина Е.Н. Указ. соч.

«Что за притча, в самом деле, что за притча эти мертвые души? Логики нет никакой в мертвых душах; как же покупать мертвые души? где ж дурак такой возьмется? и на какие слепые деньги станет он покупать их? и на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые души?» (321) -

такой была реакция «обитателей и чиновников города». В результате «дорожное» предприятие Чичикова вывело их из привычного сонного состояния: все они вдруг - в полном соответствии с открывшейся интригой - оказались на дороге:

«Вылезли из нор все тюрюки и байбаки, которые по-залеживались в халатах по нескольку лет дома... Все те, которые прекратили давно уже всякие знакомства... словом, оказалось, что город и люден, и велик, и населен как следует. ... На улицах показались крытые дрожки, неведомые линейки, дребезжалки, колесосвистки...» (322).

Завершением этой «дорожной» ситуации оказались похороны прокурора, на которые вышел весь город, выстроившись пешком, в каретах и на дрожках в бесконечную погребальную процессию, словно предвещающую завершение устоявшегося круга жизни и начало следующего, наступающего с приездом нового генерал-губернатора и пока лишь интригующего своей неизвестностью.

Однако такое «дорожное» положение было для обитателей города N делом непривычным, ибо жизнь их протекала до сих пор в атмосфере «семейственности» и напоминала жизнь большого родственного дома:

«.они все были народ добрый, жили между собой в ладу, обращались совершенно по-приятельски, и беседы их носили печать какого-то особенного простодушия и короткости: «Любезный друг Илья Ильич!», «Послушай, брат, Антипатор Захарьевич!», «Ты заврался, мамочка, Иван Григорьевич» ... словом, все было очень семейственно» (294).

В свою городскую «семью» обыватели с готовностью приняли и Чичикова, решив его даже женить на невесте из своего круга, чтобы заставить осесть в городе:

«- Нет, Павел Иванович! Как вы себе хотите, это выходит избу только выхолаживать: на порог да и назад! Нет, вы проведите время с нами! Вот мы вас женим: не правда ли, Иван Григорьевич, женим его?

Женим, женим! - подхватил председатель. - Уж как ни упирайтесь руками и ногами, мы вас женим! Нет, батюшка, попали сюда, так не жалуйтесь...» (290-291).

Само слово «батюшка», с которым обращается председатель к Чичикову, уже говорит о том, что он введен в круг городской «семьи», где всех по-родственному называют «братом», «другом», «мамочкой», «батюшкой». После согласия Чичикова жениться («зачем упираться руками и ногами, - сказал, усмехнувшись, Чичиков, . была бы невеста» (291)) председатель радостно кидается к нему «в излиянии сердечном» с теми же родственными обращениями: «Душа ты моя! Маменька моя!»» (291).

В такой «семейственной» атмосфере идея дома по-настоящему овладевает сердцем Чичикова, который «воображал себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух душ» и даже «стал читать Собакевичу послание в стихах Вертера к Шарлотте» (291), неожиданно резонируя с «домашним» романтизмом горожан, где «председатель палаты знал наизусть «Людмилу» Жуковского... и мастерски читал многие места, особенно: «Бор заснул, долина спит» ... Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы «Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, из которых делал весьма длинные выписки.» (294-295).

Как видим, беспрепятственно-легкое включение Чичикова в круг городских обывателей обусловлено не только его умением нравиться, способностью к мимикрии и слухами о его миллионном состоянии, но и внутренней готовностью самого Чичикова стать для них «своим».

При этом губернский город, куда привела героя дорога, живет той жизнью, которой живут десятки таких же российских губернских городов: все недостатки его обывателей (воровство, взяточничество, недобросовестность чиновников и пр.) типичны для российской жизни. Поэтому, приняв Чичикова за «своего», обитатели города видят в нем типичного «господина средней руки», то есть понятного, привычного, родного по духу и интересам человека. Слух же о чичиковских миллионах лишь добавляет ему веса в обществе. Отчуждение же героя из круга городской «семьи» происходит не по причине выявления его недобросовестности, а тогда, когда обществу не удается внутренне адаптировать идею приобретения мертвых душ.

Как помним, не сумев вместить в сознание, «что бы такое могли значить эти мертвые души» (317), женская половина городского общества сошлась на мысли о том, что «это просто выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку» (318). В этом чисто женском способе алогичного объяснения непонятного - через переведение его в область привычного - еще раз высвечивается мысль о противоестественности самой чичиковской идеи. Но поскольку при этом опасность увоза губернаторской дочки вполне реальна, если учесть холостяцкое положение Чичикова и его готовность жениться, то захваченная этой мнимой интригой женская часть общества, в том числе и губернаторша, почувствовавшая себя оскорбленной «как мать семейства, как первая в городе дама» (323), тут же выводит нашего героя из разряда людей своего круга. В итоге швейцару губернаторского дома «дан был

строжайший приказ не принимать ни в какое время и ни под каким видом Чичикова» (323).

Похожий прием был оказан герою и мужской частью губернского города:

«все или не приняли его, или приняли так странно, такой принужденный и непонятный вели разговор, так растерялись и такая вышла бестолковщина из всего, что он усомнился в здоровье их мозга» (340).

Однако и «мужской партии» чичиковская идея была не яснее, чем женской:

«Все у них было как-то черство, неотесанно, неладно, негоже, нестройно, нехорошо, в голове кутерьма, сутолока, сбивчивость...» (324).

Но при этом именно мужчины почувствовали, что «главный предмет, на который нужно обратить внимание, есть мертвые души, которые, впрочем, черт знает что значат...» (324). Связав их с назначением нового губернатора и испугавшись последствий собственной служебной недобросовестности, приплетя сюда Наполеона и историю капитана Копейкина, «мужская партия», однако же, так и не смогла приблизиться к истинной сути чичиковской «негоции». То есть, как и женщины, мужчины губернского города пытаются постичь идею покупки мертвых душ через введение ее в круг понятных жизненных явлений. Но она оказывается невероятнее даже самых парадоксальных предположений, к каковым отнесены побег Наполеона и тайное его появление в городе N и история капитана Копейкина.

Таким образом, «свой», «привычный», принятый городским обществом как родной Чичиков на поверку оказывается непонятным, инородным чужаком. Его выведение обитателями города N из разряда «своих» не оставляет ему иного выхода, как с неопределенным чувством покинуть город-дом и пуститься дальше осуществлять свое дорожное предприятие.

Судя по опубликованным главам второго тома «Мертвых душ», Чичикову удается достаточно успешно проводить в дальнейшем свою «негоцию». Однако не эта дорога становится его путем к дому. Скрещиваясь с мотивом пути в первом томе на уровне авторского плана, в дальнейшем, во втором и третьем томах поэмы мотив дороги, по замыслу Гоголя, должен все в большей степени сблизиться с идеей жизненно -го пути героя, причем, в его духовном, возрождающем понимании. Тем самым и на уровне плана героя мотив дороги должен изменить свое векторное направление: с горизонтального на вертикальное. Объединившись в результате в мотив пути-дороги, эти два изначально разных мотива задают и новую идею дома в соответствии с той духовной задачей, которую Гоголь считал главной для всего своего художественного творчества.

ДОРОГА И ПУТЬ. ПОЭМА О КОЛЕСЕ

Аннотация: анализируя поэму Гоголя, автор разводит понятия «дорога» и «путь», рассказывая о похождениях Чичикова, и соединяет их, когда Чичиков под пером Гоголя понимает, что «оступился от прямого пути», что у него «нет любви к добру», то есть вместе со своим создателем идёт путём «из тьмы на свет».

Ключевые слова: дорога и путь — понятия географическое идуховное; дорог много — путь один; сиюминутное и вечное; корысть, кружение по Русской земле, переворот в душе Чичикова, великий замысел «великой поэмы»; метафора колеса — поэтический код «Мёртвых душ».

Дорога и путь в поэме Гоголя то сходятся, то расходятся два понятия: дорога и путь. Дорога — это движение в пространстве, по карте России, от города к городу, от деревни к деревне. Это следование вдоль почтовых станций и верстовых столбов. Дорога — понятие географическое, путь — духовное.

«Я есмь путь», — говорит Христос. Если придерживаться окончательного плана поэмы, который был определён в конце сороковых годов (время создания «Выбранных мест из переписки с друзьями»), то это тот путь, на который предстоит выйти Чичикову.

Ибо третьего пути, как сказано в Священном Писании, нет. А Евангелие, как сказано во втором послании апостола Петра, может быть названо «путём истины» или «пугём правды».

Путь к Христу — это суровый обет, данный себе, узкий путь (дословно: «обременённый» скорбью путь). В Иисусе цель идентична пути.

Путь может определиться в дороге, но он никогда не сольётся с нею. Дорог много, а путь один. В июне 1842 года Гоголь пишет В.А.Жуковскому: «Небесная сила поможет взойти мне на ту лестницу, которая предстоит мне, хотя я стою на нижайших и первых её ступенях».

Путь — план Бога по спасению человека (см. Деяния, 3-10), и, печатая первый том -Мёртвых душ», Гоголь это знал: «Давно остывши И угаснув для всех волнений и страстей мира, я живу своим внутренним миром».

Первый том, по его убеждению, лишь «преддверие немного бледное той великой поэмы, которая строится во мне и разрешит, наконец, загадку моего существования».

Всё это говорится на пороге второго тома, к концу которого перед ЧичиKOBblM нарисуется его путь.

Корыстные кружения по Русской земле, то и дело разрешаясь кризисами, должны в критической точке перевернуть его душу.

Как ни парадоксально, но здесь пути и дороги автора и его героя сходятся. «Великая поэма» «строится» В самом Гоголе, который не отделяет её от себя, а себя от Чичикова.

Уже в 1842 году он понимает, что «мертвыми душами» дело не ограничится, что пощады попросит сама корысть. У Чичикова одни грехи, у Гоголя другие. Но без очищения от греха спасения нет.

«Грехов, указанья грехов желает и жаждет душа моя! — пишет Гоголь в июле 1842 года. — Если б вы~ знали, какой теперь праздник совершается внутри меня, когда открываю в себе порок».

Не тот ли это праздник, который должен воспраздновать и его герой в финале «великой поэмы»?

Оттого она и «великая», что велик её замысел и замысел жизни самого Гоголя.

Встать на лестницу, на которую желает взойти он, предстоит и «подделывателю фальшивых бумаг».

Полное название поэмы — «Похождения Чичикова, или Мёртвые души». «Похождвния» точно передают первоначальную идею Гоголя. Чичиков в поэме «похаживает», можно даже сказать, веселится, и путешествие его скорей походит на авантюрные приключения, чем на серьёзное предприятие. Он лег ко катит в своей бричке, легко обделы вает дела.

Слово «похождения» и включает в себя эту лёгкость, эту ветреность. Дальняя перспектива не просматривается: что попадётся под руку, то и идёт в производство.

Это странствование по верхам, сюжет удачи (или, наоборот, провала), шутовство и актёрство.

Первые главы «Мертвых душ» — классический плутовской роман, столь распространённый как жанр в XVIII и начале XIX века.

Владимир Даль так толкует слово «похождение»: «Приключение, случай, происшествие с кем-либо, в особенности в странствовании». Путешествие Гулливера, скажем, нельзя назвать похождениями, ибо это не приключение, но весьма капитальный сюжет.

Похождениями можно считать приключения Хлестакова в «Ревизоре». Отличие от «Мертвых душ» одно. Чичиков дурачит сознательно, Хлестаков по наитию. В дороге он проигрывает свои отпускные пехотному капитану, а заехав в город N, восстанавливает потерю за счёт городничего и компании.

«Мертвые души» зародились в стихии «Ревизора», в стихии безудержного смеха и дорожных казусов, да и забрезжили они в воображении Гоголя в одно время с «Ревизором», осенью
1835 года. В начальных главах отчётливо виден почерк творца Хлестакова. В конце той осени Гоголь писал м.п.Погодину: «Смеяться, смеяться давай теперь побольше. Да здравствует комедия!» Но, как всегда у Гоголя, к комедии примешалась трагедия.

Понимая, что поэма Гоголя — вымысел, попробуем всё-таки соотнести маршрут Чичикова с почтовой картой 30-х годов XIX века.

Чичиков совершает объезд русской провинции по кругу, И диктует ему этот выбор его колесо, точней метафора колеса, являющаяся поэтическим кодом «Мертвых душ».

С «колеса» они начинаются (разговор двух мужиков у стен кабака о колесе брички приезжего) и им кончаются: колесо выносит тройку Чичикова из города N не тогда, когда этого желает
Чичиков, а по своему усмотрению. Колесо почти что рок и высшая воля. Стоит ему сломаться, как меняется маршрут брички, стоит восстановиться, и вновь Чичиков отправляется не туда.
Мужики, глядя на приезжего, спрашивают один другого: а доедет ли колесо его брички до Казани или до Москвы или нет?

По названию этих городов можно хотя бы установить, в какой точке Российской империи пребывает в настоящее время Чичиков. То, что он когда-то жил в Москве, мы узнаём из рассказа о его молодости (одиннадцатая глава) и от Петрушки, который в споре со слугой помещика Платонова, кто из их хозяев больше путешествовал, называет Кострому, Нижний Новгород, Ярославль и Москву.

Сам Чичиков мимоходом указывает на губернии, где побывал: Симбирская, Рязанская, Казанская, Московская, Пензенская и Вятская. Все они связаны с Волгой, как Кострома, Нижний и Ярославль.

В рязанских лесах грабит проезжих шайка капитана Копейкина (по версии почтмейстера — шайка Чичикова), Рязань стоит на Оке, впадающей в Волгу, Вятка на реке Вятка, впадающей в Каму, приток Волги, Казань и Симбирск — волжские города, Пензенская губерния раскинулась в границах приволжской возвышенности, переходящей в приволжскую лесостепь. Кострома и Нижний Новгород — города на Волге.

Там, где речь идёт о крестьянах, купленных Чичиковым, поминаются Царёво-Кокшайск и Весьегонск. Весьегонск находится в Тверской губернии и имеет пристань на Волге. Царёво-Кокшайск (ныне Йошкар-Ола) — это место, для которого, как сказано в Российском энциклопедическом словаре (2001), «главная река Волга». .

Таким образом, тройка Чичикова описывает круг, охватывающий центр России и держащую её историческую вертикаль Волгу. Волга пролегает в пределах коренной России, родины предков и родины русского языка. Волга — ствол России, вокруг которого разбросаны его плодоносящие ветви. Земли помещика Тентетникова во втором томе разрезает судоходная река. На ней стоит пристань. А в первом томе среди купленных Чичиковым крестьян есть бурлаки, что волокли по
берегам большой реки тяжёлые барки. Да и город, где происходит действие второго тома, «расположен недалеко от обеих столиц», стало быть, и от Волги.

Гоголь даёт ему не очень звучное название Тьфуславль, предполагающее звуковое сходство с Ярославлем и наличие пародийного элемента. И куда же направляется из Тьфуславля Чичиков? Ясно, что не в Херсонскую губернию, куда намерен «пересепитъ» мёртвых крестьян. И не на литовскую границу, где ему не повезло с афёрой на таможне.

На прежней дороге он «далеко отшатнулся от пути», «демон-искуситель сбил, совлёк с пути, сатана, чёрт, исчадье!» (его собственное признанье). Значит, надо отрываться от демона, чёрта и сатаны. Дороги Чичикова всегда кружили вокруг его мечты об «имуществе». По «кривым дорогам» и влекло его «кривое колесо». В конце второго тома «снегу выпало довольно», «дорога, как говорит Селифан, установилась», и с колёс пришлось перейти на «полозки».

На полозках можно и в Сибирь укатить. Но там нет крепостного права, стало быть, нет и крепостных душ. Если, как считает почтмейстер, Чичиков — капитан Копейкин, то перед ним открывается перспектива реализовать свой талант в стране капитала, в Америке. Но, как видно, пути автора и его героя пролегают по родной земле. Чичикову пора подумать «о благоустройстве душевного имущества», ибо «без этого не установится благоустройство земного имущества».
Откупщик Муразов напутствует его: «Подумайте не о мёртвых душах, а о своей живой душе, да с Богом на другую дорогу!»

Колея установилась, затвердела, и Чичиков выезжает из города в одно время с разорившимся помещиком Хлобуевым. Хлобуев едет собирать деньги на храм, Муразов советует Чичикову: «Поселигесь В тихом уголке, поближе к церкви».

О «тихом уголке» где-нибудь недалеко от Москвы, где можно уединиться, думал и Гоголь. Помянутый «уголок» часто мелькает в его письмах. Не раз слышим мы о нём И В поэме.
Перед отъездом Чичиков кается: «Покривил, не скрою, покривил. Что Ж делать! Но ведь покривил только тогда, когда увидел, что прямой дорогой не возьмёшь и что косой дорогой больше напрямик. Не так иду, далеко отступился от прямого пути, но уже не могу! Нет
большого отвращенья от порока, огрубела натура, нет любви к добру. Нет такой охоты подвизаться для добра, какова есть для полученья имущества».

На этот раз в его речи нет лжи, нет жалоб на превратности судьбы и преследования со стороны врагов. И пусть спустя минуту в нём вновь воскреснет лицемер и он за тридцать тысяч вернёт и отобранную шкатулку, и деньги, сошьёт новый фрак наваринского дыма с пламенем (прежний
порвал от отчаяния в тюрьме), «это», как замечает Гоголь, «была развалина прежнего Чичикова».

0 / 5. 0

Образ дороги в "Мертвых душах". Помогите) и получил лучший ответ

Ответ от Елена Ладынина[гуру]
Поэма «Мертвые души» начинается с описания дорожной брички; основное действие главного героя - путешествие. Ведь только через путешествующего героя, через его странствия можно было выполнить поставленную глобальную задачу: «объять всю Русь» . Тема дороги, путешествия главного героя имеет в поэме несколько функций.
В первую очередь, это композиционный прием, связывающий воедино главы произведения. Во-вторых, образ дороги выполняет функцию характеристики образов помещиков, которых посещает одного за другим Чичиков. Каждая его встреча с помещиком предваряется описанием дороги, поместья. Например, вот как описывает Гоголь путь в Маниловку: «Проехавши две версты, встретили поворот на проселочную дорогу, но уже и две, и три, и четыре версты, кажется, сделали, а каменного дома в два этажа все еще не было видно. Тут Чичиков вспомнил, что если приятель приглашает к себе в деревню за пятнадцать верст, то значит, что к ней есть верст тридцать» . Дорога в деревне Плюшкина напрямую характеризует помещика: «Он (Чичиков) не заметил, как въехал в середину обшир-ного села со множеством изб и улиц. Скоро, однако же, дал заметить ему это препорядочный толчок, произведенный бревенчатою мостовою, перед которой городская каменная была ничто. Эти бревна, как фортепьянные клавиши, подымались то вверх, то вниз, и необерегшийся ездок приобретал или шишку на затылок, или синее пятно на лоб.. . Какую-то особенную ветхость заметил он на всех деревенских строениях... »
В седьмой главе поэмы автор снова обращается к образу дороги, и здесь этот образ открывает лирическое отступление поэмы: «Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с ее холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками... » Далее Гоголь сравнивает два пути, избранных писателями. Один выбирает путь проторенный, на котором его ждет слава, почести, рукоплескания. «Великим всемирным поэтом именуют его, парящим высоко над всеми гениями мира... » Но «нет пощады у судьбы» для тех писателей, которые выбрали совсем иной путь: они дерзнули вызвать наружу все, «что ежеминутно пред очами и что не зрят равнодушные очи, - всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога... » Сурово поприще такого писателя, так как его не понимает равнодушная толпа, он обречен на одиночество. Гоголь считает, что труд именно такого писателя благороден, честен, высок. И он сам готов идти об руку с такими писателями, «озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы» . В этом лирическом отступлении тема дороги вырастает до глубокого философского обобщения: выбора поприща, пути, призвания. Завершается же произведение поэтическим обобщением - образом летящей птицы-тройки, являющейся символом всей страны. Проблемы, затронутые Гоголем в поэме, --это не конкретно поставленный вопрос, и лишь в заключительных строках первого тома «Мертвых душ» ясно и отчетливо звучит: «...Русь, куда ж несешься ты? » И мы понимаем, что для автора Русь -- это тройка, несущаяся по дороге жизни. И жизнь -- та же дорога, бесконечная, неведомая, с вершинами и падениями, тупиками, то хорошая, то плохая, то сплошная грязь, без начала и конца. В «Мертвых душах» тема дороги - основная философская тема, а все остальное повествование - лишь иллюстрация к тезису «дорога есть жизнь» . Завершает Гоголь поэму обобщением: он переходит с жизненного пути отдельного человека на исторический путь государства, обнаруживая их удивительное сходство.

Ответ от Алексей Бердников [новичек]
"В дорогу! в дорогу!.. Разом и вдруг окунемся в жизнь со всей ее беззвучной трескотней и бубенчиками..." - так заканчивает Гоголь одно из самых проникновенных и глубоко философских лирических отступлений в поэме "Мертвые души". Мотив дороги, пути, движения не раз возникает на страницах поэмы. Этот образ многослоен и весьма символичен.
Движение главного героя поэмы в пространстве, его путешествие по дорогам России, встречи с помещиками, чиновниками, крестьянами и городскими обывателями складываются перед нами в широкую картину жизни Руси.
Образ дороги, запутанной, пролегающей в глуши, никуда не ведущей, только кружащей путника, - это символ обманного пути, неправедных целей главного героя. Рядом с Чичиковым то незримо, то выходя на первый план присутствует другой путешественник - это сам писатель. Мы читаем его реплики: "Гостиница была... известного рода...", "какие бывают эти общие залы - всякий проезжающий знает очень хорошо", "город никак не уступал другим губернским городам" и т. д. Этими словами Гоголь не только подчеркивает типичность изображаемых явлений, но и дает нам понять, что незримый герой, автор, тоже хорошо знаком с ними.
Однако он считает необходимым подчеркнуть несовпадение оценки окружающей действительности этими героями. Убогая обстановка гостиницы, приемы у городских чиновников, выгодные сделки с помещиками вполне устраивают Чичикова, а у автора вызывают нескрываемую иронию. Когда события и явления достигают пика безобразия, смех автора достигает вершины беспощадности.
Оборотная сторона гоголевской сатиры - лирическое начало, стремление видеть человека совершенным, а родину - могучей и процветающей. По-разному воспринимают дорогу разные герои. Чичиков испытывает удовольствие от быстрой езды ("И какой же русский не любит быстрой езды?"), может полюбоваться прекрасной незнакомкой ("открывши табакерку и понюхавши табаку", скажет:" Славная бабешка!"). Но чаще он отмечает "подкидывающую силу" мостовой, радуется мягкой езде по грунтовой дороге или дремлет. Великолепные пейзажи, проносящиеся перед его глазами, не вызывают у него особых мыслей. Автор тоже не обольщается увиденным:" Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе... ничто не обольстит и не очарует взора". Но вместе с тем для него есть "какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога!". Дорога пробуждает мысли о родине, о предназначении писателя: "Сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений!..."
Реальная дорога, по которой едет Чичиков, превращается у автора в образ дороги как жизненного пути. "Что до автора, то он ни в коем случае не должен ссориться со своим героем: еще не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку..." Этим Гоголь указывает на символическое единство двух подходов к дороге, их взаимное дополнение и взаимопревращение.
Дорога Чичикова, прошедшая по разным углам и закоулкам N-ской губернии, как бы подчеркивает его суетный и ложный жизненный путь. В то же время путь автора, который он совершает вместе с Чичиковым, символизирует суровый тернистый, но славный путь писателя, проповедующего "любовь враждебным словом отрицания".
Реальная дорога в "Мертвых душах", с ее ухабами, кочками, грязью, шлагбаумами, непочиненными мостами, вырастает до символа "громадно несущейся жизни", символа исторического пути России.
На страницах, завершающих 1-й том, вместо чичиковской тройки возникает обобщенный образ птицы-тройки, который затем сменяется образом несущейся, "вдохновенной Богом" Руси. На сей раз она на истинном пути, поэтому и преобразился замызганный чичиковский экипаж птицу-тройку - символ свободной, обретшей живую душу России.