Американские горки. – Это точно не в этом году

Нет ничего более изменчивого, чем эти ключевые переменные в глобальных финансах. Сегодня при долларе в 1,04-1,05 к евро цена на нефть «Брент» в 55-57 долларов за баррель противоестественно высока при любых картельных соглашениях в ОПЕК и в круге стран - производителей нефти. В 2016 году цены на нефть и газ поднялись от минимумов в 2 раза. Похоже на мыльный пузырь. В этом году может быть сильное обратное движение. Оно может быть поддержано «экономикой бума» Трампа, если она начнет становиться на ноги в 2017 году (укрепление доллара, снижение спроса США на топливо на мировых рынках). В финансах будет искрить.

В 2016 году следом за ростом цен на нефть улучшалась ситуация в нашей экономике. Она медленно освобождалась от минусов, уходила в слабые плюсы. Так говорит статистика. Внутренних двигателей было не так много: слабый к 2013 году рубль, особая госполитика в аграрном секторе и военно-промышленном комплексе, удержание объемов добычи сырья.

И еще вязкость среднего и малого бизнеса, умение выжить даже в марсианских условиях. Все это на фоне инвестиционного кризиса, «великого» финансового замораживания, снижения реальных доходов населения и падения номинальных доходов бюджета.

От этой печки (все может ходить ходуном в мировых ценах и финансах, шаткая походка и хрупкость внутренней экономики) и будем плясать в 2017 году. Пять сценариев нашей жизни - и все могут быть.

Первый сценарий: Повторение 2016-го Цена на нефть от 40 до 50 долларов. Жизнь около нуля, может быть, чуть-чуть выше нуля, в еле заметных плюсах (вероятность 40 - 45 процентов).

Стабилизация, плато, отдельные быстро растущие островки хозяйства там, где государство вкладывается деньгами или дает сильные преференции в налогах, кредите, проценте. Все более-менее сыты. Денег и кредитов мало, инфляция низкая, рубль слишком тяжел, налоги подступают - в доме холодно. Мясо вынуто из холодильника, еще заморожено, хотя еле-еле начало оттаивать, но на сковородку бросить его никак не удается.

Внутри могут развиваться длинные тренды, расти риски будущего. Какие? Технологический риск. Модернизация 2000-х - начала 2010-х годов была основана на поставках технологий и оборудования из ЕС - ключевого клиента России (50 процентов ее внешнего товарооборота). Санкции и падение цен на нефть изменили картину. Сегодня формула модернизации - восток (Китай + немного Кореи) + ЕС + импортозамещение. Никто сейчас не скажет, каково качество этой формулы и насколько будет велик отрыв Запада от России в технологиях через 10 лет. Не станем ли мы похожи на паровоз?

Еще один риск - опустынивание регионов. Продолжение сверхконцентрации людей, денег, бизнеса, собственности, финансовых институтов в Москве при попытках оживления отдельно взятых резерваций за счет специальных льгот (особые зоны, ТОРы, крупные региональные проекты по указанию свыше и т.п.). За пределами Москвы сжатие кредитов, тотальный дефицит инвестиций кроме тех, что «присылаются» из столицы.

Все это резко повышает хрупкость экономики, выстраивает территориальные линии ее будущих разломов, если она вдруг попадет в катастрофические условия, как это было в 1990 - 1991 годах. Сверхцентрализованные системы крайне неустойчивы, подвержены негативному отбору, в них подавлены стимулы к развитию, и они опрокидываются при любом сильном воздействии.

И наконец финансовый риск. Болтающийся на нефтяных ценах и «кэрри трейд», слишком тяжелый рубль, сверхвысокий процент, падающий бюджет, замороженный кредит, исчезновение за 3 года одной трети банков, инфляция, похожая на тлеющий торфяной пожар, - все это далеко от финансовой стабильности.

Иначе как хрупкость не назовешь. Мелкая финансовая система неадекватна размерам экономики (должна быть в 2 - 3 раза больше по насыщенности деньгами, кредитами, инвестициями). В ней по-прежнему высока роль (и растет) горячих денег нерезидентов. Она всегда готова сорваться в пламя кризиса, как только что-то резкое случится за рубежом (1997 - 1998, 2008, 2014 годы). Все эти экономические риски встроены в экономику, висят как дамоклов меч, над ней. И создают тот холодок неизвестности, который возникает даже при самом благоприятном развитии событий. Экономика, которая очень неустойчива в своем полете, и всегда готова клюнуть вниз.

Второй сценарий: Все купим!

Рубль крепче, добыча увереннее, банки больше, экономические власти выше и умнее всех на свете. Все это достигается за счет увеличения цен на сырье, но не за счет инвестиций, обновления, потому что с ними в прошлые годы глубокий провал, а вкладываются обычно на 3 - 4 года вперед. По виду рост, по смыслу только видимость.

Такой сценарий, если он вдруг продолжится на 3 - 5 лет вперед, опасен тем, что при той же по смыслу хозяйственной политике, что и в 1990-е - начале 2010-х годов, валютный дождь снова зальет старые раны в теле корпорации «Россия» и подавит все желания ее реструктурировать, и так не слишком сильные. Под лозунгом «Все купим!» и «Нужно делать то, что умеем лучше всего!» (то есть добывать сырье) мы за четверть века потеряли «экономику простых вещей» (см. колонку от 5.12.2016). По статистике мы делаем один пиджак на 70 мужчин в год, одну юбку на 25 женщин и по одному зонтику на восемь с половиной тысяч человек. Мы утратили «экономику средств производства». Вместо 150 - 200 металлорежущих станков, которые мы делали в месяц пару лет назад, мы подскочили до 300 - 350! Успех? Но это 350 станков в месяц на всю великую страну! Зависимость от импорта не ниже 80 процентов. Мы так и не создали «экономики инноваций». Персональные компьютеры? Производим одну штуку на 500 человек в год. Транспорт? 17 - 18 троллейбусов и 7 - 8 трамваев в месяц - большое достижение 2016 г. Смеетесь? Это в 4 - 5 раз больше, чем в 2015 году.

Реиндустриализация, возврат умений, технологий, научных школ - задача на 10 - 15 лет вперед. И будет горько, если валютный дождь, вновь пролившийся на Россию, пусть и не таким ливнем, каким он был в 2012 - 2013 гг., вновь смоет наши желания создать большую универсальную, развитую экономику. Лишь она может дать чувство безопасности, достойное качество жизни и создать рабочие места для всех 146 млн человек, живущих в России, по их умениям и талантам. Лишь в такой экономике могут быть преодолены технологические и финансовые риски, риски сверхконцентрации, которые, накапливаясь, делают ее все более хрупкой при ударных воздействиях.

Третий сценарий: Перепутье

Он несет замедленное падение экономики (цены на нефть от 33 до 40 долларов). Шансы 20 - 25 процентов.

Реальный сектор вновь начнет краснеть минусами, рубль, сжав зубы, уйдет за 70 к доллару, разгонится инфляция. Экономическая политика все та же - стабилизация, держать и не пущать, делить сжимающийся пирог. Больной, едва вставший с кровати, вновь переживет приступ безразличия и анемии и вернется под одеяло. То, что будет происходить с хозяйством, может быть похоже на осень 2015 г. - весну 2016 г. Минфин и Банк России ответят на падение новым закручиванием гаек, а нам придется молиться о том, чтобы от их лечения - битьем и связыванием - не развился новый кризис. Заранее неизвестно, что «треснет» в экономике, где самое хрупкое место - банки, долги, зарплаты, цены, рубль, моногорода или что-то другое, но когда усталость и риски достигают своего максимума, это обязательно случится. Многократно доказано историей кризисов. Где тонко, там когда-нибудь рвется.

Качество нашей жизни на уровне десятки развитых стран обеспечит пятый сценарий. Но он самый трудный

Что хорошего в третьем сценарии? Это перепутье. Вновь станут горячими дискуссии, что делать дальше. Можно жить как вчера, от одного занесенного кризиса к другому, а можно отбросить рапорты об успехах и еще раз задуматься, куда и с какой экономической политикой идти. Жить в своем хозяйстве на коленях, уговаривая себя, что давно встал во весь рост, или в самом деле начать путь в экономику, которая должна расти как на дрожжах.

Четвертый сценарий: Новая волна кризиса

Резкое похолодание в экономике, финансы, цены, системные риски вырываются из-под контроля. Новая волна кризиса. Вероятность 10 - 15 процентов.

Одна из возможных причин - дальнейшее укрепление доллара, резкие скачки вниз цен на нефть и газ, финансовые инфекции из-за рубежа. Другая причина: какой-то «черный лебедь», крупный риск, который придет из внутренней экономики как следствие великих холодов 2014 - 2016 годов.

Пример такого риска падение рубля в связи с «внезапной остановкой» капиталов и поворотом их прочь из России в операциях «кэрри трейд», которыми сейчас стабилизирован рубль. Такой валютный кризис может произойти в случае какого-то крупного изменения во внутренней политике или «за бортом», который напугает спекулянтов и они начнут избавляться от рублей. Курс рубля сегодня во многом спекулятивный, держится на высокой цене на нефть (которая изменчива, как погода) и горячих деньгах тех, кто зарабатывает на «кэрри трейд».

И наконец…

Сценарий пятый: революция капиталов

Произойдет поворот властей к энергичному стимулированию роста. Шансы на эту нечаянную радость 5 - 10 процентов, хотя такая политика обсуждается.

О чем идет речь? Доступный кредит, сильные налоговые стимулы, снижающийся процент, ослабление рубля, рост нормы инвестиций, в том числе за счет бюджета, подавление немонетарной инфляции, связанной с ростом цен и тарифов, регулируемых государством. Попытка перенести «экономическое чудо», случившееся в аграрном секторе и военно-промышленном комплексе (там созданы именно такие условия) на всю экономику.

Любые меры в политике стимулирования выхода из кризиса, роста, модернизации должны применяться осторожно, постепенно, обязательно все вместе. Может быть, методом проб и ошибок, в пилотных проектах, чтобы резкими шагами не дестабилизировать ситуацию. Но важно обозначить тренд.

Формула политики: рост доступности кредита (прежде всего в регионах, механизмы есть) + снижение процента (инструментов много) + подавление немонетарной инфляции (цены и тарифы, регулируемые государством) + умеренно слабый валютный курс рубля + сильные, простые налоговые стимулы за рост и модернизацию + ускоренная амортизация + максимум льгот прямым иностранным инвестициям + дерегулирование (сейчас рост нормативных актов по ярко выраженной экспоненте) + переход к осторожному снижению общего налогового бремени (при таких налогах экономики не растут) + бюджетные инвестиции (в т.ч. за счет роста госдолга до 30 - 35 процентов) + как следствие рост нормы инвестиций (хотя бы до 27 - 28 процентов, сегодня чуть больше 18) + структурные реформы (разгосударствление, деконцентрация, создание конкурентной среды, сильное антимонопольное регулирование, приватизация, защита собственности, независимые суды) + администрация развития.

Все это приведет к совершенно другой атмосфере в бизнесе - «высвобождения», «легкого дыхания», меньших рисков, меньшего налогового и административного бремени. К другим - длинным - деньгам и инвестиционным горизонтам. Россия вместо страны, вывозящей капитал 20 с лишним лет (кроме 2006 и 2007 годов), может стать страной - импортером капитала, страной деофшоризации. Зачем вывозить, если можно строиться и качественно жить дома.

Мечты, конечно, но шансы у них есть. Только такой курс, проводимый год за годом вместе с сильной промышленной политикой, может вывести нашу экономику из зоны сверхвысоких рисков 1990-х - 2010-х. И решить, наконец, задачу модернизации, безопасности, качества жизни на уровне первых десяти развитых стран мира.

Доктор экономических наук, заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Яков Миркин о том, зачем нам слабый рубль, что делать с уникальной бедностью и к чему приведет «рабская» экономика, - в интервью Инне Лунёвой.

Смотрите телеформат «Частное мнение» .

Текстовая версия

Инна Лунева: Всех приветствую! Я Инна Лунева. В гостях у «Частного мнения» Яков Миркин, доктор экономических наук, заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН. Яков Моисеевич, рада вас видеть!

Яков Миркин : Добрый день!

– Очень многие эксперты говорят о существующей экономической ситуации с чувством безысходности, раздражением и негодованием. А вы говорите об экономике с любовью, о россиянах с заботой. Где вы черпаете вдохновение?

– Наверное, в самой экономике, в самой жизни. У нас очень высокие риски, высока неопределенность. Мы при внешней стабильности сегодня хорошо знаем, что вдруг – бух! – может произойти все что угодно! Поэтому наша жизнь, наша экономика, наши финансы, наши доходы, наше имущество – это все очень большое приключение!

– «Рубль переоценен, слишком тяжел», говорите вы. Глава Минэкономразвития Максим Орешкин считает, что курс рубля крепче фундаментальных значений, которые соответствуют платежному балансу. А для экономики какой курс хорош сейчас? О чем мечтают экономисты, о каком рубле?

– Для нас было бы лучше всего то, что я называю «умеренно ослабленный рубль». На самом деле мы не единственные, не нами придумано. Масса экономик делали чудо или выходили из кризиса на основе такой умеренно слабой национальной валюты. Это очень сильный стимул. У нас она тоже хорошо сработала – например, в аграрном секторе. Очень помогла сырьевым отраслям, когда резко упала цена на нефть.

– Аграрии сейчас переживают из-за крепкого рубля.

– Да, совершенно верно. То есть экспортерам во время кризиса именно слабый рубль очень серьезно помог. Мы все равно такую валюту, такой рубль не минуем.

– О каких значениях идет речь, что значит «умеренно ослабленный рубль»?

– Рубль, который, как сказал господин Орешкин, отвечает более-менее фундаментальным значениям, это где-то 65–66,67. Умеренно слабый рубль, который стимулировал бы экономику, это где-то 69–70,71. Вот такие значения. Тем более они для нас важны потому, что мы их уже прошли. И цены в свое время уже адаптировались к этим значениям.

– А что реалии подсказывают? Цитируя вас: «На финансовых рынках начинается весенний ледоход»? Ближайшим ориентиром по курсу доллара может стать какой уровень?

– Я бы сказал так, что изменение значений курса, значимое, может произойти завтра, может произойти через три месяца. Возможно, через год. Но мы находимся в тренде. Какой тренд? Как раз мы в прошлом году издали книгу. Мы взяли на себя смелость попытаться не угадать, а спрогнозировать до 25-го года – исходя из чего? Из так называемых длинных волн в курсе доллара к евро, прежде всего к мировым резервным валютам. И в ценах на сырье, которые во многом стали финансовыми. И мы сейчас находимся в тренде. Вот этот тренд очень простой. Где-то до 2018–2019 годов это крепкий доллар. И территория низких цен на сырье. И этот тренд, конечно же, давит на рубль. Прежде всего – в сторону ослабления. Плюс мы в тренде наших собственных проблем. Поскольку экономика «болотная», на самом деле. В ней по-прежнему очень низкая норма инвестиций, по-прежнему инвестиционный кризис и кризис реальных доходов населения. Мы видим, что продолжает падать розничный товарооборот. И это экономика, которая, повторюсь, полностью зависит от внешних факторов, где все «гуляет». Вот только что цена на нефть упала на 10%...

– Но при этом рубль чуть-чуть укрепился. Позвольте вас процитировать, поскольку вы заговорили о трендах. «То маслицем намазать, то под зад коленкой. Время, как ни штопай, следует полосами. Это циклы и тренды». Мы, когда с вами в 2015 году встречались, говорили о том, что нужно подождать до 2019 года. Но вы говорите, что этот тренд – рубль на ослабление. Пока он укреплялся. Это то, чего никто не ожидал и не предсказывал?

– Это странное явление, наверное, временное. Потому что те значения рубля, которые были бы «правильными» для экономики, в том состоянии, в котором она находится, и с точки зрения воздействия внешний сил – это вот где-то за 66–67, 68 и туда, в 70–71. Во-первых, нам неизвестна валютная политика ЦБ, у которого очень много инструментов для того, чтобы влиять на состояние рынка. В том числе в те мгновения, когда нам кажется, что рубль неизбежно должен падать. Второе – есть такая замечательная вещь, как кэрри-трейд. Мы давно подозреваем, и рыночные игроки в этом убеждены, что идет сильнейший поток денег, прежде всего нерезидентов, не только нерезидентов, которые создают искусственный спрос на рубль и тащат его в сторону укрепления. Поскольку любовь кэрри-трейдеров к зарабатыванию при такой разнице в процентных ставках и курсе рубля, который никак не собирается ослабевать. Это вызывает огромное желание зарабатывать. И всегда, как веревочке ни виться…

– …конец когда-то будет.

– Это стандартный механизм запуска будущих неприятностей.

– Если говорить о неприятностях, сейчас наша главная беда – это снижение реальных доходов россиян. И вот даже вице-премьер Ольга Голодец рассказала, что у нас появилась уникальная бедность – бедность работающих россиян. А что с этим делать?

– Против этого есть только один рецепт. Он очень простой. Расти! Нужно стимулировать рост, инвестиции, нормализовать: кредит, процент, налоги, которые слишком тяжелы. Выдавать очень сильные налоговые льготы. Плюс подавлять немонетарную инфляцию. То есть ограничивать тарифы и цены, регулируемые государством. Резко снижать административные издержки. Потому что они растут по экспоненте. По-прежнему растут. Но, может быть, самое главное – держать в голове, в центре экономической политики две простые вещи: качество и продолжительность жизни.

– Я и начала с этого. Самое главное – это люди. Вы написали пять сценариев экономической судьбы России. И меня просто поразило, что главным, лучшим экономическим показателем является продолжительность жизни, которая у нас сейчас увеличилась до 71 года.

– Уже почти 72.

– И мы в сотне. Сотое место в мире.

– Мы сотые.

– Как стать девяностыми, пятидесятыми?

– Во-первых, это другая экономическая и финансовая политика. Это прежде всего экономика надежды и это экономическая и финансовая политика, в центре которой стоит человек создающий, строящий, творческий. Который желает жить у себя дома. Это совершенно отличается от того, каким власти видят этого человека или этот бизнес сейчас. Потому что стандартно это человек, обходящий законы, человек, который немедленно бежит менять рубли на валюту, человек, вывозящий капитал и т. д. Это человек, которого нужно ставить на место. Нужно создавать ему огромное количество правил, управлять, помещать в жесткие технологии. Человек, которого нужно наказывать. Поэтому правильная политика, экономическая и финансовая политика, если думать «о кнуте и прянике», – это политика как раз больше пряника для тех, кто собирается просто быть, жить с удовольствием, работать, создавать. И гораздо меньше – кнута, потому что из-под кнута современную экономику, динамичную, любого технологического передела не построить никогда.

– А было ли вообще в нашей стране – если можно, коротко, я понимаю, что это может быть долгий экскурс, – когда конкретный человек был важен?

– На самом деле это центральный пункт. Потому что сколько угодно можно рассуждать о власти, о политических структурах, об экономических и финансовых механизмах, но важно, что у тебя в голове, в конечном счете. Если у тебя ты сам со своей властью или тонны, баррели, мегаватты – это наверняка искаженная и, по сути, рабская экономика. Если у тебя в голове человек действующий, средний класс, малый и средний бизнес, которого должно быть 50–60%, как в развитых экономиках, а у нас 20–25%... Если у тебя в голове забота об огромном количестве семей, которых не кормить нужно, они сами себя прокормят. О семьях, которые строят себя на несколько поколений. С их имуществом, с их недвижимостью, с их доходами, с их накоплениями. Это просто другая политика, в которой давно бы не было ни безумного процента, ни, по сути дела, монопродуктовой экономики. Потому что на сырье работает 5–10 миллионов человек. Остальные люди просто не нужны, кроме охраны и регулирования, получается. Это была бы совершенно другая экономика. Потому что 146 миллионов людей заслуживают совершенно другой, универсальной экономики. Проблема в наших головах – что является ключевой идеей, какой человек стоит во главе экономики, как цель, как основа, как фундамент.

– Как вам кажется, ключевая ставка в этом году насколько может снизиться?

– Я примерно понимаю, насколько она должна снизиться.

– Насколько?

– Я думаю, правильно было бы ожидать уровень ключевой ставки, может быть, 5,5–6%.

– Это точно не в этом году.

– Но ЦБ попал в своеобразную ловушку. Поскольку мы подозреваем, что есть сильнейший поток кэрри-трейд и рубль держится именно на этих операциях. Как известно, кэрри-трейд основан на том, что существует разрыв между высокими процентными ставками и стабильным курсом национальной валюты. Поэтому резкие движения при понижении ключевой ставки могут быть сигналом для тех, кто занимается этими таинственными операциями кэрри-трейд, для того чтобы произошла так называемая остановка капитала. Если, может быть, весной ЦБ мог бы снизить сразу на 1,5–2 процентных пункта и т. д., то сейчас, наверное, это будет происходить в час по чайной ложке.

– Дабы не подорвать существующую стабильность.

– Может быть, да. Может быть, мы можем увидеть 9,75. Потом, с трудом, через полгода – 9,5% и т. д. Это вообще решение, которое, чувствуется, как заржавленная калитка, с огромным скрипом принимается в ЦБ. Потому что есть огромный страх финансовой дестабилизации.

– Яков Моисеевич, я безумно благодарна вам за ваши книги, которые вы мне подарили. Но я знаю, что вы недавно закончили еще одну книгу писать. Она тоже об экономике? Как она называется, когда выйдет?

– Она уже не совсем об экономике. Потому что перед вами лежат две академические книги примерно в таких «серых мундирах». А эта книга нон-фикшн. Кризис реальности, головоломка, и даже книга-перевертыш, ломка голов. Эта книга основана на моем проекте в «Фейсбуке», когда я каждый день помещаю небольшое эссе и у нас завязывается разговор. А та книга, о которой вы у меня спросили, ее зовут «Открытая дверь». Там уже совсем мало экономики. Потому что я в какой-то момент начал понимать, что мне мало рассуждать о финансах, финансовых рынках. Потому что то, что с ними происходит, основано на модели экономики. Потом я понял в какой-то момент, что мне недостаточно говорить о макроэкономике. Я должен говорить о международной экономике. Потому что то, что происходит с российской экономикой, это вот вовне. Потом дальше я вдруг понял, что бессмысленно, бесполезно говорить об экономической, финансовой политике, потому что в основе всего лежит то, что называется моделью коллективного поведения. Это мы сами. Это значит, что можно обратиться к нам же книгой и попытаться объяснить, как мы устроены. И есть у меня мечта. Повторяю за Мартином Лютером Кингом, что то, во что мы пытались войти в детстве – бороться, искать, найти и не сдаваться (мы все это помним в «Двух капитанах». В. Каверина), – что это, действительно, войдет в плоть и кровь, экономическую кровь каждой семьи. И эта семья не будет рабской!

– Благодарю вас, Яков Моисеевич. Я тоже за такие мечты. Спасибо вам большое! Это было «Частное мнение» Якова Миркина. Я желаю вам любви и финансового благополучия. Увидимся!

Несмотря на продолжающийся обвал нефтяных котировок, рубль на торгах московской биржи не обвалился по отношению к доллару и евро. О том, потянут ли нефтяные цены за собой курс российской валюты, The Insider рассказал заведующий отделом Института мировой экономики и международных отношений РАН Яков Миркин.

Между макроэкономическими переменными может и не прослеживаться моментальная связь. На курс рубля очень сильно воздействует то, как ведут себя игроки на рынке, в частности, работающие с валютой крупнейшие банки и кэрри-трейдеры [трейдеры, получающие прибыль на валютном рынке за счет разной величины процентных ставок в разных странах - The Insider]. Но в целом нужно понимать, что рубль - это сырьевая валюта, и усиление доллара к евро, равно как и падение цен на нефть, газ и другое сырье однозначно в тренде приведут к ослаблению рубля. Это железный закон.

Курс можно сдерживать - можно тратить резервы, например. Есть очень много способов воздействовать на падение или рост валютного курса, но в целом тренд останется тем же. Сырьевая валюта - есть сырьевая валюта.

Наступающий в России налоговый период [перед которым экспортеры продают валюту и покупают рубли, чтобы заплатить налоги - The Insider] и ожидаемое в 2019 году возобновление закупок валюты для Минфина - лишь отдельные факторы, которые способствуют укреплению рубля. Валютный курс - это многофакторная система, и никто сейчас не может сказать, что действие какого-то отдельного фактора изменило курс рубля на определенное количество пунктов. Важно другое: падение цен на сырье (так же, как и санкции, и усиление доллара) увеличивает риски для России. И поскольку значительную роль на рынке играют кэрри-трейдеры и другие игроки, которые учитывают рост рисков, все это действует в одном направлении - на тренд по ослаблению рубля.

Если нефть продолжит падение, то это практически неизбежно потянет рубль вниз. Но тут играет роль не только нефть: когда укрепляется доллар, падают цены и на газ, и на металлы, и на другое сырье. Сейчас падение цен охватило все товарные группы, которые являются предметами экспорта для России. И поскольку Россия является сырьевой экономикой, то не только нефть, но и другие сырьевые товары воздействуют на динамику курса рубля.

Если вдруг на рынке возникнет «специальная ситуация», так называемый «валютный шок» - дефицит валютной ликвидности, российский Центральный банк (и так поступают все ЦБ в мире) обязательно вмешается в ситуацию. Но пока мы этого не видим, мы наблюдаем существенную девальвацию рубля с весны, но это не шоковая ситуация, а трендовая, которая давно прогнозируется. Пока рубль как валюта слабой экономики, которая зависит от внешних очень волатильных факторов, запрограммирован на ослабление. И до тех пор, пока российская экономика не начнет быстро расти, не перейдет в режим роста выше среднемирового, не начнет менять свой сырьевой характер, как генеральную тенденцию рубля, мы будем видеть его ослабление.

Тамара Шорникова: Ну а прямо сейчас перейдем к экономике. Сколько стоит доллар? А евро? Новости экономики сегодня снова самые популярные, курс обсуждают на работе и дома, скоро отпускной сезон. Как будут развиваться события? Давайте поговорим об этом и не только.

У нас в гостях Яков Моисеевич Миркин, профессор, заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук. Здравствуйте.

Юрий Коваленко: Здравствуйте.

Яков Миркин: Добрый вечер.

Тамара Шорникова: Самый такой животрепещущий для многих сейчас вопрос – что будет с курсом? Это предельный пик, он откатится, или ждать новых скачков?

Яков Миркин: Знаете, всякий разумный человек понимает, что ответить на это сегодня значит гадать на кофейной гуще. Что за то, что рынок скоро успокоится? Это высокие цены на нефть, которые повышаются. Если вспомнить 2014 год, то там была другая ситуация, там все было в тенденции того, что все хуже с ценами. Рубль очень зависит от цен на сырье, прежде всего на нефть, и здесь как бы большой плюс. Второе: мы понимаем, что, видимо, с рынка уходят иностранцы, не резиденты. Их было несколько десятков миллиардов долларов в наших ценных бумагах, их много в акциях (почти половина рынка), их треть в облигациях государственных займов. Они сейчас, видимо, покидают, и это всегда всплеск.

Юрий Коваленко: Не хочу нагнетать страх, но Центробанк на завтра курсы валют уже опубликовал, там на 2-3 рубля доллар опять проседает.

Яков Миркин: Это, конечно же, по итогам торгов так и есть. Но нужно помнить, что рубль вообще-то нестабильная валюта…

Тамара Шорникова: Увы.

Юрий Коваленко: Нам не дают забыть.

Яков Миркин: Да, увы, потому что сырьевая валюта, потому что она зависит, еще раз повторюсь, от цен на сырье, она очень зависит от "горячих" денег, которые входят в российскую экономику. Иногда, мы это помним (2008-2009-е гг., 2014 год), они как бы поворачивают обратно, разворачиваются, и тогда все очень просто, механика очень простая: иностранцы продают свои ценные бумаги, потом из рублей уходят в доллары, евро и так далее, а значит, рубль слабеет. Спрос на рубль падает, наоборот, растет спрос на валюту – вот это механика того, что происходит.

Но можно надеяться, что как только эта волна выхода, связанная с санкциями, пройдет, все более-менее успокоится, потому что у России еще, нельзя забывать, очень большие международные резервы. Вот этих денег внутри экономики – где-то 30-40 миллиардов долларов – а международные резервы 450 миллиардов долларов, что, в общем, большая сумма. Другое дело, что мы все равно не очень понимаем, насколько болезнь глубоко проникла, есть ли так называемая цепная реакция системного риска, идет ли это дальше; не связано ли это падение с тем, что кому-то из российских компаний нужно погасить долги и они вдруг получают какие-то рублевые деньги и потом выбрасывают их на валютный рынок. Мы всего этого не знаем. Что происходит внутри рынка, как играют слоны, крупные слоны, эта картина… Кто спекулирует на самом деле? Потому что во время такой качки обязательно работают спекулянты, они играют против рубля, это объективная вещь, сколько бы мы ни возмущались. Вот мы этой картины не знаем и, может быть, еще и не узнаем. К тому же потому что мы так и не знаем сегодня, что происходило в декабре 2014 года, как все это было на самом деле.

Юрий Коваленко: Все же какими-то способами государство может помочь экономике и в данном случае рублю подняться перед евро и долларом, или это действительно только выжидательная позиция, нивелировать это может только время?

Тамара Шорникова: Ну и должно ли? Ведь Центробанк говорит, что ничего делать не намерен, например.

Яков Миркин: Это зависит как раз прежде всего от Центрального банка, от действий Центрального банка на рынке. Они могут действовать словами, успокаивая; они могут действовать делами, то есть это так называемая валютная интервенция, когда возникает такой искусственный спрос на рубли и рубль укрепляется. Они могут делать десятками других способов вполне рыночных от того, чтобы приостанавливать рынки, например, или запрещать какие-то операции, или регулировать балансы коммерческих банков, либо даже просто грозить пальцем и говорить: "Не делайте так". В этот момент, сейчас людям в Центральном банке должно быть все очевидно, что происходит, к нему стекается вся информация. В 2014 году это было не очень удачно, но в 2014 году, как нам кажется, Центральный банк получил опыт. Наверное, можно надеяться на то, что вместо идеи "само все придет в порядок, рынки сами себя успокоят и урегулируют"…

Юрий Коваленко: …мы получили рост цен, причем серьезный.

Яков Миркин: Мы можем получить рост цен, это вещь не одномоментная. Я, конечно, могу напомнить, что доллар достигал почти 80 рублей, цены уже к этому моменту приспособились, именно к этому валютному курсу, они уже не падали. В этом смысле тот рост цен, о котором мы вдруг начинаем говорить, несколько искусственный, потому что рубль уже заходил далеко за 70.

Знаете, здесь еще очень важно порассуждать о том, что никому… Вот то, что я сейчас скажу, никому не понравится. На самом деле мы долго обсуждаем, что рубль в России переоцененный, вот эти вот 56-58, слишком тяжелый рубль, он мешает возобновлению экономического роста, и было бы хорошо, если бы рубль стоил 65 рублей за доллар или ближе к 70. Это бы очень помогало опять выйти на траекторию роста, создавать новые рабочие места…

Юрий Коваленко: Но это вы говорите про экспорт, наверное, да, то есть то, что мы можем в России продать за рубеж за очень дорогой доллар.

Яков Миркин: Я говорю, естественно, о стимулировании экспорта и я говорю о том, чтобы противодействовать импорту, стимулировать импортозамещение и перенос производства внутрь России. Это стандартная мера государства при выходе из кризиса или по созданию сфер быстрого экономического роста. Но еще раз повторю, как бы 65 рублей за доллар или 70 рублей – это, наверное, вряд ли кому-то понравится, но может быть, если бы это вдруг случилось, это было бы не так страшно, потому что все бы оживилось. Это мы увидели в 2014 году.

Юрий Коваленко: И зарплаты если бы выросли, то в таком случае в отпуск можно было бы без страха ехать о том, что останутся без последних штанов люди.

Яков Миркин: Ну где рост, там и зарплата, на самом деле, не все так сразу. В 2014 году при той драме, которая у нас произошла, при тяжелейшей драме в том числе человеческой, тем не менее вот этот рубль, который ушел за 70, помог выжить сырьевым компаниям при тотальном падении мировых цен на сырье, он их удержал. И кроме того, у нас возникло чудо, например, в аграрном секторе, зерновом хозяйстве Россия вдруг стала экспортером зерна, и это было связано не только с тем, что государство стало стимулировать производство зерна, но и с тем, что рубль был девальвирован. Вот так все устроено.

Тамара Шорникова: Вот наших телезрителей не проймешь, абсолютно спокойно относятся к таким экономическим новостям. Псковская область пишет: "Посмотрите графики по рублю за 15 лет, он всегда падает", – мол, нечему удивляться. Сегодня действительно новостные блоки выходили с громкими заголовками "Черный вторник", "Сокрушительный обвал" и так далее. На самом деле это было ожидаемо? Насколько катастрофичны последствия такого скачка? Или это все не стоит нагнетать?

Яков Миркин: Рубль всегда падает, потому что была очень высокая инфляция, при высокой инфляции рубль всегда падает. Кроме того, рубль, я повторюсь, нестабильная валюта сырьевая. Что касается трагичности, я уже ответил на этот вопрос. Мы не знаем, как дальше будут развиваться события, но очень много за то, что этот всплеск бурный хочется сказать устаканится, потому что у меня здесь стакан с водой. Конечно, это же будет зависеть от того, как будет развиваться политическая обстановка, потому что мы видим серьезные политические риски, история в Сирии – это все, конечно, вносит дополнительные неприятности. Если бы этого не было, можно было бы говорить, что рынки и рубль, наверное, успокоились бы гораздо быстрее. Сейчас никто не может сказать, еще раз повторюсь, а вдруг завтра штиль, и тогда мы спокойно разойдемся по домам и будем вспоминать об этом как о еще одном штормовом предупреждении в Москве.

Тамара Шорникова: Экономисты прогнозов не любят, но зрители всегда их жаждут, поэтому еще и еще приходят такие вопросы, конечно.

Яков Миркин: Конечно.

Юрий Коваленко: Если говорить по поводу истории нашей страны, то каких-то резких, серьезных падений цены валюты я не могу припомнить, а вот резкие взлеты очень часто.

Яков Миркин: Не взлеты, наверное, ослабления.

Юрий Коваленко: Ослабления рубля, взлеты цены доллара и евро соответственно. По каким, может быть, признакам, предпосылкам можно понять о том, что ситуация выравнивается? То есть какие первые ласточки, народные приметы, по которым мы поймем, что сейчас будет немножко полегче и получше?

Яков Миркин: Нам прежде всего нужен экономический рост. Как только мы увидим, что Россия перешла к темпам роста 2.5-3% уверенно, это первое. Второе: нам очень нужно перестать быть такой сырьевой экономикой. Мы буквально тварь дрожащая – как только нефть в одну сторону, мы за ней, как только в другую, мы… Поэтому нам очень важно восстановить большую универсальную экономику, потому что сырье добывает только 10-15 миллионов человек, а нас, в общем-то, гораздо больше, и тогда вопрос, что делать остальным 130 миллионам? – охранять, регулировать или что-то производить?

Мы действительно потеряли многие вещи, мы потеряли экономику сложных вещей, мы производим 300-350 металлорежущих станков в месяц. Мы потеряли экономику простых вещей, потому что по официальной статистике мы производим 1 пиджак на 75 человек в год, и нет данных еще за 2017 год, я их еще не видел, но вот в 2016 году мы на 1 человека произвели чуть больше 4 долларов вычислительной техники. Это значит, что мы еще не сделали инновационной экономики. То есть мы страна огромного потенциального внутреннего спроса и огромных усилий, связанных с тем, чтобы быть не только сырьевыми. Вот как только это начнется, как только начнется вот это вот реформирование нас в универсальную экономику, причем подчиненную нам, то есть качеству жизни, продолжительности жизни, потому что в России продолжительность жизни 72,6 лет – это 96-е место в мире, мы это должны понимать. Вот как только это начнется, можно быть уверенным, что финансовые рынки не то чтобы успокоятся, это всегда такая бурная вещь, но они станут гораздо тише.

Еще это случится тогда, когда мы действительно, на деле будем строить большую финансовую машину. Потому что если, например, Россия сегодня занимает 1.8% глобальной экономики, а до кризиса было 2.8%, то мы никогда, наше место в глобальных финансовых активах не превышало 0.5-0.6%. То есть у нас мелкая финансовая система, неадекватная в 2-3 раза размерам экономики, и очень сильно зависимая от иностранных денег, это действительно так. Поэтому вот такая бурная, шатающаяся… Поэтому для нас отдельная задача построить большую финансовую машину – так, как это делал Китай, выстраивая своего финансового гиганта. Так что… И будет гораздо спокойнее.

Юрий Коваленко: То есть я так понимаю, что в ближайшие годы (года 2-3), наверное, мы этого не увидим? Сколько вы прогнозируете на это примерно? Вот оптимистичный и пессимистичный прогноз.

Яков Миркин: Это вообще может не случиться, все это зависит от политики, которую выберет государство. Предположим, политика воссоздания административной экономики, осажденной крепости, в ней вообще все, о чем мы говорим, не произойдет. Попытка быть такими же, какими мы были последние два десятилетия, здесь тоже ничего не произойдет. Это совершенно другая политика. Вот если бы она случилась, мы бы все сразу почувствовали вот как бы такой тренд. Я как-то в Южной Корее у одной девушки за 70 (действительно она выглядела замечательно, лет на 50), которая присутствовала при южнокорейском экономическом чуде, спросил: "А вы вот то, что Южная Корея стала совсем другой, почувствовали когда?" Надо сказать, что в начале 1960-х гг., когда начиналось южнокорейское чудо, Сеул был кучей деревянных хибар, а бюджет южнокорейский наполовину финансировался за счет США. Она сказала, что они почувствовали, что это другая страна, через 14-15 лет, в середине 1970-х гг. Но уже в 1960-х гг. южнокорейское чудо случилось потому, что изменился сам настрой народа. Весь народ решил, что он должен жить по-другому.

А у нас… Я только что получил данные социологов, исследования, которые проведены в Финансовом университете при Правительстве Российской Федерации: удовлетворенность жизнью, того, что все в порядке, 75-80%. Ну если у нас все в порядке, если мы так довольны нашей жизнью, независимо от уровня зарплат и того, как мы живем, при очень разном уровне потребления в разных регионах, то вот всего этого не случится, и мы будем по-прежнему в очередной раз, это прогнозировалось заранее, могу показать свои тексты, что рубль не является стабильным, впереди бурные колебания. Все это будет обязательно происходить, потому что в таких экономиках, как Россия, кризисы бывают один-два раза в 10-15 лет, и каждый год обязательно бывает, как погода меняется, так и бывают бурные события на финансовом рынке, обязательно.

Тамара Шорникова: Ну вот еще одно бурное событие, которое сейчас все активно обсуждают, – это, конечно же, антироссийские санкции, введенные Америкой. По-вашему, получится ли достигнуть того самого экономического роста, который нам нужен, в условиях этих санкций? Сможем ли мы без внешних инвестиций, с какими-то замороженными счетами выпускать больше тех самых пиджаков, станков и так далее?

Яков Миркин: Вот без внешних инвестиций это слишком громко сказано…

Тамара Шорникова: Ну хорошо, в усеченном виде они к нам будут поступать.

Яков Миркин: Да. Вы знаете, все вдруг стали понимать, что санкции имеют очень полезный эффект, они как бы нас обратили к нашим прямым обязанностям. Очень распространенная точка зрения в экономических кругах, мы всегда с ней боролись: до кризиса 2014 года было, что наше место, место России в так называемом международном разделении труда – это сырье. Вот сырье мы отлично делаем, все остальное мы делать не умеем, и мы всегда можем за сырье купить все остальное. И мы замечательно построили наши отношения с Европейским союзом (сырье против технологий, оборудования и ширпотреба), точно так же мы построили наши отношения с Китаем по той же самой модели. Это абсолютно неправильно. И вот вдруг санкции – спасибо санкциям, на самом деле – вернули нам понимание того, что 146-150 миллионов людей должны уметь производить если не все, но они должны быть универсальной экономикой.

Поэтому именно после принятия санкций началось, например, возвращение машиностроения, или возвращение экономики инноваций, началось возрождение сельского хозяйства во многом и так далее. Лучше было бы, если бы это случилось без санкций, лучше было бы, конечно, если бы мы просто рационально, разумно строили наш дом как дом, состоящий из многих комнат, и мы бы выращивали это прежде всего на внутреннем спросе, прежде всего выращивали средний класс, средний и малый бизнес, строили бы для себя. Но если этого не случилось, если мы, например, экономисты, не смогли это доказать властям, что это нужно делать, в 2000-х гг., то значит, что же, нас обернули к прямым обязанностям, нам напомнили, что мы должны уметь производить вещи, и самые разные.

Юрий Коваленко: Вот вы говорите про то, что мы все должны производить…

Яков Миркин: Я не говорю, что все, но должны производить многое.

Юрий Коваленко: Самое разное.

Яков Миркин: Да.

Юрий Коваленко: Как тогда удается справиться тому же самому Катару, Бразилии, Канаде, ЮАР, предположим? Они не производят фактически все, но они тем не менее имеют право называть свою экономику стабильной, уверенно растущей и уже, в общем-то, развитой. Почему у нас не получается, если мы так много всего производим, добываем, экспортируем, от нас отток мозгов идет, потому что у нас люди умные, а у нас почему-то не получается.

Яков Миркин: Значит, ни Бразилия, ни ЮАР не являются развитыми экономиками, они являются развивающимися. Надо сказать, что глобальные инвесторы всегда Россию считали Бразилией. Если взять, может быть, до сегодняшних событий курс бразильского реала и российского рубля, то они абсолютно параллельны, как мы говорим, с очень высоким уровнем связности, то же самое акции. У нас действительно много черт сходства. Бразилия во многом сырьевая экономика с несколько другим профилем, нежели чем Россия, и она переживает те же самые проблемы, потому что времена бразильского экономического чуда, которое было когда-то совершено военными, давно прошли. И даже если вы посмотрите динамику производства России и Бразилии, они очень похожи. Когда я смотрю на эти параллельные динамики, например, как одновременно качаются российские и бразильские акции, я спрашиваю себя: "Я вообще где нахожусь, в Москве или в Сан-Паулу?"

Юрий Коваленко: Они одинаково прямо день в день качаются или с разницей в несколько дней?

Яков Миркин: Ну…

Юрий Коваленко: Я просто пытаюсь, может быть, на Бразилию смотреть и подгадывать, как у нас будет.

Яков Миркин: Да, мы говорим, что корреляция больше 0.9, это очень высокая корреляция, это очень связи. Поэтому вы можете смело себе сказать, что вы переживаете в своей жизни большое латиноамериканское приключение, что мы живем в карнавале, и успокоиться.

Тамара Шорникова: Вы знаете, для многих наших телезрителей карнавал является чем-то таким страшно непонятным. Появилась новость о том, что, собственно, тем самым миллиардерам, которые попали под санкции, поможет финансово наше правительство. Если для этих компаний санкции – это фактически благо, потому что есть стимул развиваться и выпускать что-то у себя, так, может быть, тогда и не нужно помогать, не вливать финансовые средства?

Яков Миркин: Вы знаете, мы должны отделить нашу злость, обычную такую российскую злость к личным состояниям от того значения, которое имеют крупные сырьевые компании для российской экономики. Это не значит, что я сейчас занимаюсь каким-то оправданиями или еще чем-то, а нужно понимание, что да, мы действительно очень зависимы от экспорта сырья, очень зависим. Когда эти компании работают как транснациональные, как мировые, это значит, что они выплескиваются за пределы России. Например, часть этих компаний, часть бизнесов, которые они создают, находятся в офшорах. Это делают все, это делает не только Россия, это делают США, Великобритания, во всем развитом мире. И вот эти опорные точки в офшорах часто являются… Это делают китайцы, кстати говоря. Эти точки являются точками экспансии крупных национальных компаний на международные рынки. То есть мы в этой точке можем забыть имена и говорить о крупных российских бизнесах, которые имеют международное значение.

Так вот эта идея, которая, кстати говоря, очень давно пропагандируется, создать международные финансовые центры, такие финансовые офшоры в Калининграде и во Владивостоке, давно мы эти вещи предлагаем. Можно себе представить, что если часть структур компаний будут перенесены в эти точки, то речь идет не о том, чтобы они меньше платили тех налогов, которые они сегодня платят, не о том, что они залезают в наш карман, а о переносе их от их офшорных структур из Кипра, из британских офшоров на российскую территорию. Я очень надеюсь, что это так, что это будет именно так, что, может быть, таких послаблений, которые бы действительно приводили к нашему озлоблению и чувству несправедливости, не будет.

Но перед ними, конечно, существует проблема, поскольку, например, алюминий… Мы были поставщиком алюминия в США, в 2016 году поставили алюминия на 1.3 миллиарда долларов. Понятно, что у нас с США большой позитивный торговый баланс, то есть мы зарабатываем в США как страна, поэтому понятно, что компания попала в итоге в сложное положение, там рабочие места, вообще-то, и этой компании нужно постараться помочь переключить свое производство прежде всего на внутренний спрос. Мы возвращаемся к теме большой универсальной экономики, которая делает много вещей, и попытаться помочь переключить свое производство на какой-то другой экспорт, если это возможно, если есть спрос в мире. Поэтому помощь отечественным производителям, которые создают рабочие места, крупные компании, не олицетворяя компанию и его владельца, для нас являются очень важной вещью, для всех нас.

Тамара Шорникова: Если говорить о помощи, какие инструменты это могут быть? Это прямые вливания? Это, возможно, реструктуризация долгов каких-то? Как вы это видите?

Яков Миркин: Все что угодно.

Тамара Шорникова: Главное чтобы сработало?

Яков Миркин: Нет-нет. Первый вид помощи, о котором заговорили, – это создание двух внутренних офшоров, и тогда… Речь идет буквально о той схеме, о той механике, которую я назвал, когда из внешних офшоров часть структур компании переносится во внутренние. Второй вид помощи – это переориентация компании на внутренний спрос. Ну а дальше может быть все что угодно. У этой кухни, у государства очень много инструментов: это налоговые послабления, конечно же, прежде всего как главный инструмент, или это бюджетные вливания, или это, например, помощь кредитами со стороны Центрального банка, то есть эмиссия на самом деле, которая может потом прийти на валютный рынок. Все это в руках государства, и заранее нельзя сказать, что это будет, надо разбираться. Хирургу надо разбираться, что происходит в каждой компании.

Юрий Коваленко: Ну что же, спасибо большое. Мы обсуждали возможные последствия от экономических санкций, к чему приведет падение курса рубля и рост курса валют, а также каким будет завтрашний день для экономики.

Яков Миркин: Надеемся, что хороший.

Юрий Коваленко: Очень хочется, мы все оптимисты, очень хочется верить в лучшее.

У нас в гостях был Яков Моисеевич Миркин, профессор, заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН. Спасибо большое.

Тамара Шорникова: Спасибо.